Дом моей судьбы

Сегодня я дежурила в столовой. Сперва заглянула Аня и сказала, что она передала записочку Саше Половникову: «Кто из девочек тебе нравится?» Он прочитал записку, нашел Царьградскую, признался: «Нравится Ксеня Комиссарова».

Потом в столовую заглянул сам Саша.

«Ксюша, дежуришь?»

На столе в фойе вечером увидела конверт от Филина! Схватила, сердце мое забилось. «Ксюшенька, ты пишешь, что я обманщик, подлец. Последнее письмо послал тебе в пьяном виде. Около меня за столом толпились ребята, напевали в уши всякую ерунду. Не хочу оправдываться, но я писал разным девушкам письма, проверяя их отношение ко мне. И тебя хотел проверить. Ты оказалась единственной в моей жизни, вынесла все страдания, умеешь держать слово. Наверное, не достоин я тебя. Если согласна, то буду дружить с тобой по-прежнему, Кирилл»…

Милый, бедный, красивый мальчик мой… Сколько горя ты причинил мне. Все прощу тебе, радость моя! Ты жертвовал собою ради меня. Печорин мой…

Ответила ему вечером дружеским письмом. Тон письма был сдержанным.

18 мая. На штукатурные работы не ходили, очищали территорию училища. Работали возле окон, в которых были видны мальчики. Я видела Лешку Пахотина.

Потом бросали ядро. Гуля бросила, а я стояла и смотрела, как ядро летит в меня. Подставила ладони и поймала ядро. Все засмеялись. Физрук возмутился до бешенства.

«Ты куда лезешь?! Хорошо, хоть руки на груди были, а то бы тебя убило! Ключицу бы сломало…»

Удивленно смотрела на него.

«Ох, ты и заорала от страху», — сказала Найденова.

Надо же! Оказывается, ловила ядро и орала.

С каждым днем чувствую приближение суда над ребятами. Ну чем я могу помочь? Чем? Говорят, на суде будут общественный обвинитель и общественный защитник. Как же защитить Подкидышева? Не хочу быть к добру и злу постыдно равнодушной! Но какая польза от моих переживаний… Не могу быть перед опасностью позорно малодушной! И что же мне предпринять?

Собрать бы хоть группу на собрание… Но сейчас экзамены, никто не станет ничего обсуждать.

19 мая. Вторник. Теперь я знаю, что значит управлять собою! Какие бы страсти ни клокотали в груди, ты не должен их никому показывать. Внешне я выгляжу спокойной: пишу стихи для стенгазеты, играю на гитаре и пою песни, по просьбе воспитательницы проверяла чистоту в комнатах. Но все это не главное. А главное — во мне. Каждый день приближает заседание суда над Мишей Балдиным и Валериком…

На танцах видела Аню, танцующую с Лешей.

Илья Борисович задержал меня в классе после урока, мы сели друг против друга на парты.

«Ты на меня не обижаешься за прошлое?» — спросил усмехнувшись.

«Нет, Илья Борисович». Я его стеснялась.

«В школе-интернате была ты совсем девочка, а теперь повзрослела. Сейчас с тобой можно говорить по-взрослому. Меня беспокоит твой дневник. Слышал, будто бы записываешь в него подробности своей жизни. Не хотелось бы, чтобы он пошел гулять по рукам. Могут быть непредвиденные неприятности».

«Дневник в надежном месте», — отрезала я.

«Ой ли! Можно его спрятать получше. Я мог бы предложить свои услуги. Лучше бы его запечатать в пакет, с ним ничего не случится».

В его кудрях много седин.

Пообещала ему, что никто не увидит дневник.

Выходила из школы, у подъезда меня ждал Саша Половников.

Аня была с Лешей Пахотиным. Саша неловко подтолкнул меня.

«Ну, Саша, у тебя и культура!»

«Прости, Ксеня». Он услужливо поддержал меня, пытался взять под руку, я вырвалась и убежала.

ТЕТРАДЬ № 13. ПРАКТИКА

20 мая 1964 г. Сдавали экзамены. С 9 утра до 12 часов дня я торчала в читальном зале, готовилась. Потом девочки меня вытащили в коридор и стали наседать… Я рассказывала им о всех писателях и поэтах, потому что знаю литературу лучше других. Пошла сама сдавать экзамен и получила 5. Вышла. Меня окружили. Поздравляли. Я счастлива. Встречала выходящих из класса ребят и девочек и спрашивала, какие кому там, в классе, попались вопросы. Быстро писала короткие шпаргалки, иногда заглядывала в учебник, а многое писала по памяти, отправляла шпаргалки с теми, кто входил в класс.

Подошел Половников.

«Ну, как дела, комсорг?»

«А тебе не все равно?»

«Я слышал, что ты пишешь стихи, а в стенгазету их не показываешь», — сказал он.

«Ты мне мешаешь помогать ребятам», — сказала.

«Может, я тоже помогу?»

«Помоги».

Он засмеялся: «Нет. И тебе не советую, комсорг!»

Смутил меня. Я была растеряна. Понимаю, что писать шпаргалки запрещается. Но и пойти одна против всего класса не могу.

У Саши вид роскошный, он невысок, но хорошо одет — брюки выглажены, со стрелкой. Саша сказал: «Ясно море, всю группу отправляют в Тобольск!»

У него забавное выражение: «Ясно море!» То ли он ругается, то ли радуется, но всегда энергично произносит эту фразу. Ясно море!

«Ты уезжаешь, Саша?»

«Да. Нас туда распределили на работу». Он медлил с уходом. Но тут вышла из класса Найденова. Ей поставили тройку. Она смущалась или плакала. Убежала. Половников заторопился.

«Осторожнее помогай», — предупредил на прощанье. Еще задержался, пригласил меня на занятие литкружка.

«Куда?»

«Потом объясню».