Дом на Баумановской

– У меня, как и у вас, – продолжал он благожелательно и доверительно, – есть любимая женщина и дорогое дитя. Коля мне давно почти как сын. Давайте жить в согласии и не мешать друг другу?

Грених стиснул челюсти так, что стало больно зубам, но теперь в тисках приходилось держать не только лицо, но и язык, с которого чуть не сорвалось, что он прекрасно понял, зачем был устранен доктор Бейлинсон, весь остаток своей жизни проведший под игом этого лже-Савелия.

– Зачем вам война? Вот ваша дочка любит играть в партизаны, а ведь до добра ее это не доведет. Она в подвале держала заложника! – Швецов поднял палец, сделав глаза круглыми, как две буквы «о». – И никто не почел важным этот вопрос поставить на повестку. Я уж было собирался сходить в школу и настоять, чтобы на заседании учкома обсудили этот вопрос… Замешкал, протянул. Да и жалко детям жизнь калечить, могут ведь их и исключить. Вам совершенно не нужно, чтобы опять начали ворошить это неприятное дело. А жена ваша? Лежит теперь в больнице, на грани между жизнью и смертью. Хотя несчастья можно было избежать. Я вас, Грених, не трогал, хотя и не спускал глаз и всегда держал под присмотром. Ваша жена, дочь – я слежу и за ними.

Отлично, вот в ход пошли и Майка с Асей. Грених почувствовал, как его прошиб холодный пот, и невольно он выпрямился, сжав кулак, – сдерживать ярость становилось физически невыносимо, она теснила грудь и сжирала весь кислород в помещении.

– Вижу, вам совсем ни к чему эти трудности. Тогда давайте все оставим как есть? Сколько вы хотите за свое молчание?

– Ася пыталась самостоятельно разобраться в беспорядках дома № 13. Вчера ее чуть не убили.

– Да, знаю. Мне очень жаль, – склонил голову Швецов. – Вы же не хотите, чтобы это повторилось? Позвольте мне самому во всем разобраться. Говорю вам, берите деньги и не лезьте. И семью вашу сразу же оставят в покое.

– Тогда уж и семью Бейлинсон не трогайте, – вырвалось у Грениха, который сам от себя не ожидал, что попадется на удочку этого комбинатора и вступит в торги.

– Нет, этого я вам пообещать никак не могу. Это ведь и моя семья тоже. Я уже сказал вам, что они мне дороги. Своих детей у меня нет, и я планирую передать все, чем владею и чему научился, сыну Оли, моей будущей супруги. Поверьте, мои чувства – искренни. Я не желаю им зла.

Пора было уходить, но прежде совершить самое неприятное в этом деле, самое гадкое и отвратительное – согласиться на взятку за молчание, чтобы выиграть время. Грених уже собрал в голове, с чем явится к Фролову, но этот план подразумевал несколько ходок в Центрархив, в МГУ, поездку в Рязанскую губернию, может, еще куда-то.

– Я подумаю, – выдавил Константин Федорович после долгой паузы.

– Подумайте, Грених, подумайте. Никто вас не торопит. Вы можете сами открыть дверь, я ключа не убирал, – и, натянув на лицо маску служащего, Швецов опустил глаза к бумагам.

Глава 16 Тысячи улик и один мертвый подозреваемый

Выйдя в Столешников переулок, Грених оглянулся на здание прокуратуры, в окне кабинета Швецова метнулась тень. Кто этот человек? Чего он хочет? Чем живет? Почему он выбрал того унтера, чтобы стать им? И как он связан с атаманом? Было очевидно, что он сейчас стоял у окна, чтобы посмотреть, в какую сторону повернет Константин Федорович: может, пожелает вернуться в следственную часть, чтобы подать на лжепрокурора заявление, или все же примет деньги в обмен за молчание?

Нет, Грених не собирался брать взятку. Но теперь он должен действовать осмотрительней – за ним, за Асей, даже за Майкой, небось и за Фроловом тоже установлен постоянный и неусыпный надзор.

Грених повернул в сторону Басманной больницы, ему не терпелось увидеть, как Ася откроет глаза, убедиться, что ей больше ничего не угрожает. Но мыслями он постоянно скатывался к прокурору, пытаясь нащупать сущность этого хамелеона. Почему он выбрал унтера Швецова? Проворачивал ли ранее с другими людьми подобные махинации, воровал ли прежде чьи-то чужие жизни? Кто такой Степнов? Усадьба, в которой у того была ставка и которую потом сожгли, принадлежала родственникам Ольги Витольдовны… Грених вспомнил мать Коли – холодную красавицу с серыми глазами, белой, как китайский фарфор, кожей, светлыми волнами волос, стройную и модную. Не грех на такую глаз положить. Может, они были знакомы до войны? Надо начать с ее родственников, из-под земли достать хоть одного, кто бы мог знать настоящего Швецова в лицо, найти его фотокарточки. Так не бывает, чтобы не нашлось никого, кто мог бы его опознать. Мучаясь этими мыслями, Грених доехал до больницы.

Ася лежала с открытыми глазами, на щеках алел румянец. Ее все еще охраняла маленькая школьница. Грених поблагодарил девочку, извинился, что оторвал от уроков, пообещал, что в следственной части ей выдадут в школу справку, что она охраняла важную свидетельницу.

Присев на постель, Грених взял руку жены, та оказалась подозрительно горячей. Она мягко сжала его пальцы.

– Ты горишь, – с тревогой сказал он.