Дом на Баумановской

– Что-то с Агнией Павловной? Ей стало хуже? – запыхавшийся и раскрасневшийся, держа свою кепку в руке, подбежал он. Грених смотрел не на него, а на его головной убор. Сжалось сердце – вчера на напавшем был точно такой же. Он уже обжегся на доверии раз. Был у него стажер, предавший его и подставивший, и теперь невольно он ожидал подвоха отовсюду.

– Откуда тебе известно, что с Агнией Павловной?

– Так вся следчасть на ушах стоит, говорят, она в больнице. Я названивал вам все утро, всех ваших соседей по квартире перезлил. Майка отвечала, что вас нет до сих пор дома и она не знает, где вы и когда вернетесь.

– Кто сказал тебе о том, что с Асей? – сквозь зубы процедил Грених, схватив за локоть Фролова и впившись взглядом в его лицо, наблюдая изменения мимики и пытаясь поймать на лжи. Фролов, обескураженный и все еще отдыхивающийся, смотрел в ответ и хлопал глазами.

– Наш секретарь, – спокойно ответил он, – Лидия Павловна. А кто ей – понятия не имею, женщины всегда откуда-то все узнают. У них есть какой-то общий осведомитель.

– Никто не знал, что на Асю напали.

– Напали? Но мне сказали, что она в больнице. Только это.

Грених отпустил его локоть, сделал два шага в сторону и сел на лавочку.

– Наверное, мог видеть кто-то из знакомых. Вчера на Петровской было полно народа, вызывали «Скорую помощь», но мы уехали на извозчике, – проговорил он, следя за легкой рябью на поверхности пруда.

Фролов смахнул со скамейки листья и тоже сел.

– А что случилось?

В двух словах Грених поведал о вчерашнем злоключении, добавив и то, что Ася опознала Сацука.

– Ну тогда надо сейчас к нему пойти и прижать к стене, – предложил старший следователь.

– Подожди. Я еще не все тебе сказал, – со вздохом ответил Константин Федорович.

– А что еще случилось?

– Случилось, – невесело хмыкнул Грених. – Готов услышать? Точно? Потому что к такому надо заранее быть готовым.

– Ну? – нетерпеливо нахмурился Фролов.

– Швецов Савелий Илиодорович умер в конце июля 1917 года. Его убили точно так же, как Киселя, – удушили веревкой, закрутив ее штыком от винтовки Мосина.

Фролов открыл и закрыл рот, недоуменно уставившись на Грениха.

– Что? Как это? А кто тогда в прокурорах сидит?

– Понятия не имею. Но он точно как-то связан с Киселем и… атаманом.

– Не-ет, нет! Не может быть, – помотал головой следователь.

– Тебя совершенно не удивляет, что прокурор, будучи чекистом, ходил в ставку Степнова договариваться, а?

– Ходил! И свидетельства есть. Как входил к нему без оружия, подняв руки, и выходил так же. А благодаря сведениям, что он добыл, потом диверсию белых предотвратили… Ну помните, про полковника Любомирова, который разобрать железную дорогу у села Мосолова собирался?

Константин Федорович усмехнулся, проведя рукой по лицу. И стал рассказывать старшему следователю историю о своем конфликте с унтером Швецовым, о том, как унтер украл у него учебник и, размахивая им, как какой-то гимназист-задира, разглагольствовал, мол, в книге описаны способы убивать. А на следующий день, едва он был обнаружен мертвым на подоконнике, взлетел на воздух весь перевязочный пункт.

– Вот откуда у вас на спине и руке… – Фролов невольно правой рукой обхватил левое плечо.

– Я только из постели вылез, одеться не успел. Опалило.

– Дела! А тому, кто убил настоящего Швецова, получается случайно, что ли, подали идею удушить по учебнику?

– И он это повторил с Киселем.

– Кто это, по-вашему?

– Тот, кто был в перевязочном пункте в тот день. Я не знаю, кто тот человек, что сейчас сидит в кабинете прокурора, но унтера Швецова он выбрал заранее. А идея убить подвернулась случайно. Но что, если он только и ждал удобного момента уничтожить человека, чье место собирался занять? А заодно весь его взвод, который на тот момент находился после июньских сражений в лазарете. Усадил покойника на подоконнике, как чучело, чтобы мы стояли и пялились, пока за нашими спинами готовились взорваться начиненные взрывчаткой банки из-под тушенки или еще что.

– Старший унтер-офицер Швецов… – медленно произнес Фролов и призадумался. – Он носил это звание до революции, потом вернулся в Рязань к родственникам, записался там в Красную армию, его назначили начальником чрезвычайки. А… у него еще было письмо от одного из командиров революционного отряда, там тоже какие-то заслуги были перечислены. Он был ярым большевиком.

– И хорошим пройдохой.

– Да как мы это докажем?!

– Мне уже были предложены деньги за молчание.

– Константин Федорович! – ужаснулся Фролов.

– За кого ты меня принимаешь? – ответил Грених любимой фразой дочери. – Ситуация, однако. Так просто не заявишься с обвинениями, у которых одно лишь доказательство – мимолетное воспоминание…

– А вы… у-уверены? – осторожно начал Фролов.

– Что это мне не приснилось?

– Что это Шве… ну тот, который сейчас себя Швецовым зовет… перевязочный пункт взорвал? – спросил Алексей. Фролова снедали сомнения в достоверности этой истории. И Грених понимал, что выстраивать версии на столь хлипкой субстанции, как воспоминания одиннадцатилетней давности, дело неблагодарное.