Теперь ее жизнь вошла в более спокойное русло. В первое время после приезда в Западный райдинг она жила бедно, но после рождения Джошуа стало легче. Наоми была молода, физически здорова и нуждалась в заработке. Мужчины ушли на фронт, и рабочая сила ценилась высоко. Она легко нашла работу на ближайшей текстильной фабрике, где шили форму для британской армии. Помимо основного жалованья с фабрики, которого вполне хватало на жизнь, брала заказы в ателье. Так она смогла отложить немного денег. Она понимала, что в какой-то момент ей, возможно, придется снова переехать, только в этот раз с ней будет ее маленький сын. К такому повороту нужно было подготовиться. А найти няню для Джошуа на время рабочего дня оказалось несложно, и жалованье няни не проделало большой дыры в ее бюджете.
Шарлотта в то Рождество тоже сидела дома одна, печальная и одинокая. От Джесси не было вестей, хотя с тех пор, как она его в последний раз видела, прошло уже три года. Она не сомневалась, что он мертв и пал жертвой в войне, забравшей миллионы жизней и продолжавшей требовать все больше и больше жертв. Ее нынешняя жизнь казалась Шарлотте скучной, унылой и невыносимо однообразной. Как ни любила она свою дочку Джессику, одного лишь материнства для счастья ей было мало. Подруги, узнав о том, что она беременна незаконнорожденным ребенком, сразу перестали с ней общаться. Соседи почти с ней не разговаривали. В прошлом Шарлотта боролась с одиночеством и скукой с помощью интрижек, обеспечивавших хоть какое-то разнообразие. Но теперь и мужчин-то не осталось: ни холостых, ни видных, ни тех, кто захотел бы иметь дело с сорокалетней женщиной, воспитывающей двухлетнюю дочь.
А для Майкла и Конни в том году Рождество снова выдалось счастливым. Они ждали нового малыша. Накануне Рождества Конни получила письмо от Джеймса, который сообщил о рождении сына Люка — их с Элис шестого ребенка. Он также написал, что Солу исполнилось восемнадцать, тот записался в армию и со дня на день должен был отбыть в Европу.
Немцы атаковали беспощадно, и раненых становилось все больше. Рэйчел работала без передышки. В суматохе госпиталя у нее совсем не оставалось времени на личные дела. Мало того что она тревожилась за Марка — в отличие от его родных, она так и не начала называть его Сонни, — все ее время занимал уход за пациентами. Тем сильнее было ее потрясение, когда подтвердилось то, о чем она подозревала уже несколько недель. Она была беременна.
С этой новостью Рэйчел пришла к врачу, заведующему ее отделением.
— Я хочу уйти со службы, — спокойно сообщила она.
Издерганный врач, работавший много часов без перерыва, хотел было отказать, но заметил, что Рэйчел чуть не плачет.
— В чем дело? — предупредительно спросил он.
— У меня будет ребенок, — прямо ответила она.
— О боже, — потрясенно ахнул доктор. — Это же не имеет отношения к тому симпатичному молодому офицеру, которого вы так заботливо выхаживали?
— Имеет, — призналась Рэйчел.
— Что ж, начну искать вам замену. И что вы планируете делать?
— Вернусь домой в Шеффилд. Напишу Марку и сообщу о беременности.
Но не успела она сесть за письмо, а врач — начать искать ей замену, как пришли сводки погибших под Амьеном, и мир ее перевернулся, а кошмары стали страшной реальностью.
Потребность кормить ненасытное чрево войны влияла даже на доставку почты. Кому-то нужно было сидеть в окопах и держать линию фронта. Никто ни разу не задался вопросом, а не слишком ли высока цена. Задавшего такой вопрос немедля обвиняли в трусости. Однако истинной трусостью было молчание на фоне продолжавшегося кровопролития.
Весной тысяча девятьсот семнадцатого года Ханна получила письмо от Ады. Мать и дочь не общались много лет; слишком много обид, гнева и взаимных упреков повлек за собой отъезд Ады. Распечатывая конверт, Ханна даже испытала минутное искушение разорвать письмо, не читая его. Но мудрость возобладала, и она села в гостиной и прочла, что написала дочь.
Дорогая мама,
надеюсь, письмо до тебя дойдет. Письма сейчас часто теряются. Разумеется, я знаю об этом лишь по слухам; у нас здесь новостей так мало, что приходится довольствоваться слухами. Я говорю «у нас здесь», потому что мне нельзя раскрывать свое местонахождение; скажу лишь, что работаю в полевом госпитале недалеко от линии фронта. В самом начале войны я добровольно пошла служить медсестрой и с тех пор так и служу здесь и в других подобных местах. Даже не стану описывать все ужасы, которые я повидала, и условия, в которых мне приходилось жить: не потому что боюсь цензуры, а потому что ты решишь, что я преувеличиваю.
На прошлой неделе случилось затишье в боях. То ли у них кончились снаряды, то ли люди, стрелявшие из пушек. Я улучила пару часов и прогулялась по окрестностям деревни, где мы стоим. Тут так красиво, и пейзажи напоминают йоркширские. Вдали от резни, свидетелем которой я каждый день являюсь, мысли мои очистились, и я поняла, что должна написать это письмо.