Прошло три года с нашего возвращения из Америки, а мы все еще жили с бабушкой и дедушкой на Солнечной улице. Несмотря на официальную жалобу папы в суд, наши жильцы продолжили занимать наши квартиры и не платили за аренду ни единого иранского тумана. Баба́ начал работать на частную телекоммуникационную компанию, которая принадлежала одному из его кузенов. Мама́н стала преподавать – после двух лет неоплачиваемого декрета – в той же средней школе, в которой работала до Исламской революции. Дядя Реза женился на девушке из религиозной семьи и переехал в квартиру неподалеку от стекольной мастерской ака-джуна на Большом базаре Тегерана. У них была маленькая дочка, и они ожидали пополнения через несколько месяцев. Ака-джун редко ходил в мастерскую и бо́льшую часть времени проводил в своем любимом саду, ухаживая за цветами.
В июне 1983 года нам позвонили из младшей школы и сообщили, что я прошла письменный экзамен для поступления в школу Фарзан, единственную старшую школу для одаренных и талантливых девочек в Тегеране. Нам с мама́н нужно было прийти на собеседование в качестве финального этапа поступления.
В день собеседования мама́н сообщила, что ни за что не наденет чадру, даже если это повысит мои шансы.
– Мы такие, какие мы есть. Либо они полюбят меня и в платке и примут тебя, либо ты пойдешь в обычную школу, – сказала она мне в такси по пути в школу. Мы стояли в пробке. Мама́н бросила взгляд на часы и покачала головой. До девяти оставалось немного, а она не хотела, чтобы мы опоздали на собеседование. Она заплатила водителю, и мы вышли посреди площади Ках, недалеко от школы.
Мы промчались по аллее, обрамленной платанами и многоэтажными зданиями. Школа Фарзан была одноэтажным, зажатым высокими домами кирпичным строением в конце этой аллеи. Ряд белых тутовых деревьев затенял окна классов до самого конца школьного двора. Спелые ягоды лежали на земле под деревьями, пятнами расцвечивая бетонный тротуар. Толстая трехцветная кошка лежала на подоконнике последнего окна, дремля в прохладной тени деревьев.
Перед доской объявлений на треножнике собралась толпа учениц и родителей. Родители высматривали номер класса, в котором их дочерям было назначено собеседование. Каждая девочка, чье имя появилось на доске, была предложена директором своей младшей школы на основании оценок за пятый класс, после чего прошла двухступенчатый письменный экзамен. Мама́н увидела мое имя и нашла класс моего собеседования. Вход в школу был в центре двора, от холла расходились в разные стороны длинные коридоры. Судя по указателям на стенах, нам нужен был восточный. Родители и ученицы топтались у лавок перед классами в ожидании своей очереди. Перед нашим классом на лавке сидела одинокая девочка. Когда мы приблизились, она встала и предложила свое место. Мама́н похвалила ее за добрый поступок, но отказалась. Девочка была выше меня и с непривычно бледной для иранки кожей. Карие глаза сразу привлекали внимание к круглому лицу.
– Меня зовут Нуша. А как тебя? – спросила она.
– Я Можи, – сказала я.
– У тебя тоже собеседование с госпожой Таба?
– Кажется. Я должна идти в класс три.
– А из какой ты школы? – спросила Нуша.
– Хаджар. А ты?
– Я из школы Таква. Она в районе Шемиран. Из какого ты района?
– Из центрального Тегерана. Улица Пастер.
– Понятно. У тебя здесь есть школьные подруги? – спросила она.
– Нет, я единственная из нашей школы.
– А у меня есть. Ее зовут Надия. Видишь там? – Она указала на девочку в молочного цвета платке на дальнем конце противоположного коридора.
Из класса вышла женщина в шоколадной тунике и с легким платком на голове. Нуша бросилась к ней, крича:
– Мам, как все прошло?
Женщина шикнула на нее и сказала:
– Кажется, все прошло хорошо.
Она поздоровалась с мама́н и представилась. Я гадала, какие вопросы задавали Нуше и ее маме. Когда я услышала, как в классе зовут меня по имени, я уже была на нервах.