Дом на солнечной улице

И увидел царя Бедр-Басима, который был в образе птицы с белыми перьями и красным клювом и ногами, и пленял взоры, и ошеломлял ум. И охотник посмотрел на птицу, и она ему понравилась, и он воскликнул про себя: «Поистине эта птица прекрасна, и я не видал птицы, подобной ей по красоте и виду».

«Сказка о Бедр-Басиме и Джаухаре»

Как только дядя Реза уехал на фронт, ака-джун заменил свое старенькое радио новым кассетным плеером с радио «Филипс», которое купил на черном рынке Тегерана. Каждый вечер он поворачивал черную ручку наверху радио, чтобы найти коротковолновую частоту «Би-Би-Си Персия». Он не двигался со своего места, пока не заканчивалась передача новостей. Иногда волна терялась, и вместо этого гостиную наполняла арабская или турецкая музыка. Короткие всплески пения заливали дом, когда ака-джун поворачивал ручку взад-вперед на микроскопический угол, чтобы снова найти британскую волну. Я представляла обнаженную исполнительницу танца живота, когда слышала «йа хабиби» с тягучим арабским акцентом. Турецкие певицы были похожи на иранских до Исламской революции: прекрасные женщины с ярко-красной помадой, золотыми ожерельями и платьями с вырезом. Они стояли перед микрофонными стойками, распевая ностальгические песни о потерянной любви. Баба́ часто присоединялся к ака-джуну, и оба они садились ближе к радио, не отрывая глаз от серебристой крышки кассетного плеера, будто тот собирался объявить конец света. Нельзя было разговаривать, шептать или даже вздыхать, когда они слушали новости. Азре и вовсе не разрешалось заходить в гостиную. Она не могла удержаться от того, чтобы всплеснуть руками и начать плакать, когда слышала число погибших. Она была слишком малодушной, чтобы выносить этот ритуал. Нам с Мар-Мар приходилось учиться в полном молчании, будто джиннам, заточенным в лампе. Раздражающий голос репортера пронзал барабанные перепонки, когда ака-джун делал громче. Он был тугоух и не хотел пропустить ни слова о войне. Они не верили передачам Исламской республики, потому что в них рассказывали только о храбрости иранских солдат и почти не говорили об отступлениях или потерях. Каждый вечер за ритуалом Би-би-си следовал ужин, поданный перед телевизором, потому что в восемь часов передавали вечерние новости. Изображения бегущих солдат в военных касках цвета хаки, мужчин в окопах с тяжелыми РПГ на плечах, мальчишек, улыбающихся в камеру и показывающих пальцами знак победы, наполнили наши вечера.

В феврале 1984-го мы снова услышали по радио внушающий страх марш военной операции. Я ехала домой из школы.

«Уважаемые слушатели, пожалуйста, обратите внимание! Уважаемая нация, рождающая мучеников, пожалуйста, обрати внимание! Через несколько мгновений мы объявим важные новости с фронта». Военный марш заглушил болтовню девчонок в автобусе. Каждый раз, когда наши войска начинали крупное наступление на иракцев, национальное радио передавало марш операции. «Наши отважные герои снова добились эпохальной победы над неверными иракцами. Наши бесстрашные солдаты прошли болота Хавизе во внезапной десантной атаке. Многие неверные иракцы были отправлены в ад. Исламский флаг Ирана снова был поднят над Хур аль-Азим».

Я подумала про дядю Резу. Мы ничего не слышали о нем уже шесть недель и страстно желали знать, где он. Был ли он на фронте, где шла наступательная операция и где в каждом штурме было убито множество солдат? Школьный автобус остановился перед нашим закоулком. Я соскочила со ступенек, скорее стремясь попасть домой после долгой поездки. Хеджле, своего рода декоративная стеклянная палатка, показалась, едва только автобус проехал по улице. С утра ее не было. В Иране, когда погибает неженатый юноша, в честь его смерти зажигается хеджле. В те дни хеджле освещали многие улицы Тегерана в честь молодых солдат, погибших на войне. Я подошла ближе, чтобы узнать, чье фото прикреплено к стеклу. Лампы в форме свечей освещали маленькие кусочки стекла, украшающие поверхность хеджле. За стеклом было фото юноши. Я никогда не видела его и не знала его имени. Соседи, должно быть, узнали о его мученической смерти этим утром. Наш тупик наполнял голос чтеца Корана из двух громкоговорителей, помещенных внутри палатки.

Я увидела почтальона на мотоцикле в конце улицы. Поздно вечером он все еще доставлял почту. Многие ждали писем от родных на поле боя. Я окликнула его, когда заметила, что он направляется к нашему дому. Он заметил, что я размахиваю в воздухе руками, остановил мотоцикл возле хеджле и стал искать что-то в огромной сумке.

– У тебя есть письма для нас, господин почтальон?