Дом на солнечной улице

Нуша вздрогнула, услышав свое имя. Она выпрямилась на стуле и на одном дыхании повторила слова госпожи Борхани.

– Хорошо. Я дам вам десять минут на доказательство.

Госпожа Борхани отряхнула следы мела со своей темно-синей туники и прошла обратно к своему столу. Пять минут спустя кто-то постучал в дверь класса.

– Войдите, – громко сказала госпожа Борхани.

Зашла девочка из другого класса и передала ей белый конверт. Она прошептала что-то на ухо госпоже Борхани и вышла из класса.

Мы с открытыми ртами наблюдали, как она открывает конверт.

– Смотрите в свои тетрадки, – сказала она. – У вас осталась одна минута.

Дочитав записку в конверте, она тут же кинула на меня взгляд. Нахмурившись, она сказала:

– Можи и Нуша, вас вызывают в кабинет госпожи Задие!

В груди оборвалось сердце. Я посмотрела на Нушу, гадая, чувствует ли она то же. Я боялась, что персонал школы заметил, как мы крались на чердак. Я не ходила туда так часто, как прежде, но Нуша постоянно звала меня туда во время полуденной молитвы, а я изо всех сил старалась время от времени показываться в молельном зале. Мы обе встали и поспешили к двери, пока остальные девочки смотрели на нас с открытыми ртами. Мы быстро прошли по коридору и вышли из основного здания школы. Административное здание находилось на противоположной стороне двора, сбоку от актового зала. В первой комнате этого здания был кабинет госпожи Задие.

– Готова поспорить, что они узнали о наших походах на чердак, – сказала я. Руки у меня дрожали от страха.

– Держи себя в руках, Можи, – прошептала Нуша. – Мы пока не знаем.

Госпожа Мирза, высокая и грузная заместительница директрисы, прикалывала объявление на доску, когда мы зашли в здание. Заметив нас, она покачала головой и крикнула:

– Стойте здесь! Я сообщу госпоже Задие, что вы пришли. Можи, ты зайдешь первая! – Она постучала и зашла в кабинет госпожи Задие.

У меня кружилась голова, к горлу подступала тошнота, и мне хотелось сесть, но в приемной не было лавки. Что-то ужасное случилось, иначе нас не сняли бы с урока математики. Я попыталась было подойти к стене, чтобы опереться на нее до того, как ноги перестанут держать меня, но они уже не слушались.

– Нуша, я знала, что это произойдет. Нам нужно было прекратить походы на чердак после начала полуденных молитв, – прошептала я. Но прежде чем Нуша смогла мне ответить, дверь госпожи Задие открылась, и госпожа Мирза дала мне знак зайти. Она оставила меня в кабинете и захлопнула за собой дверь.

– Салам, госпожа Задие, – сказал я робким голосом.

Госпожа Задие сидела за столом и писала письмо автоматической ручкой. Она не ответила на мое приветствие и не перестала писать. Складки ее блестящего черного химара дрожали, когда она скользила рукой по бумаге. Большой портрет Хомейни в рамке висел над ее стулом. Он неотрывно смотрел на меня пронзительными черными глазами из-под нахмуренных густых бровей, будто я была пропитана грехом. Я натянула платок почти до самых глаз, пытаясь спрятать все кудрявые непослушные волосы на лбу. Я стояла у двери, неподвижно и молча, чувствуя, как спотыкается сердце на каждом быстром ударе.

– Госпожа Можи, – сказала госпожа Задие. Она подняла голову от бумаги, положила ручку на огромный дубовый стол и впервые посмотрела на меня. – Ты порушила все расчеты, которые я сделала насчет тебя. Я никогда не ожидала подобного бесстыдного непослушания от одной из самых уважаемых учениц нашей школы. – Она оперлась локтями о стол, наклонилась вперед и проревела: – Как смеешь ты тайком ходить в запрещенные места в священное время молитвы?

Она уставилась на меня сквозь темные квадратные очки. Ее щеки горели красным сильнее, чем когда-либо. Я опустила глаза на пол, выложенный мраморной мозаикой. Я не смела смотреть ей в глаза. Мне хотелось съежиться и просочиться в щели между плитками под ногами. По щекам потекли слезы, но я не смела стереть их с лица.

– Как давно ты туда ходишь? – спросила она.

Я ничего не ответила.

– Отвечай! – рявкнула она.

– Я… я… я… всего несколько недель перед Новрузом, госпожа.

– Какие книги ты там читала?

– Романы. Анну, в смысле русские, русские романы, – сказала я.

– Анну? Какую Анну?

– «Анну Каренину» Толстого.

– Ты понимаешь, что если бы мы считали эти книги подходящими для вас, то оставили бы их в библиотеке? «Анну Каренину»? Вместо того чтобы читать исламских мудрецов? Читать романы во время молитвы?

– Мне ужасно жаль, госпожа Задие. Я… я больше не буду туда ходить.

Она глубоко вздохнула и откинулась на спинку кожаного стула. Какое-то время она молчала. Чем дольше она молчала, тем больше я осознавала, что наказание будет серьезным.

– Что ж, – наконец сказала она, – сожаления недостаточно. Я позвонила твоему отцу, и он уже едет в школу. Нам нужно тщательно расследовать этот вопрос, а ты должна быть наказана за свое плохое поведение.

Кто-то постучал в дверь.

– Войди, – сказала она.

Голова Ширин появилась у косяка.

– Госпожа Ширин, заходи.

Ширин кинула на меня взгляд и зашла. На лице у нее была странная улыбка, давшая мне знать, что она в курсе происходящего в комнате.