Дом на солнечной улице

– Госпожа Мирза сказала, что ты хочешь видеть меня.

– Да, верно. Пожалуйста, садись. – Она указала на чайный столик и четыре низких стульчика в центре своего кабинета. – Я хотела спросить, раз ты много раз хвалила Можи, была ли ты в курсе, что она пропускает полуденные молитвы и читает запрещенные книги на чердаке актового зала.

Ширин с удобством устроилась на низком стульчике и расправила руками складки шоколадной туники.

– Можи никогда не говорила мне, что ходит на чердак, – сказала она. Она повернулась ко мне и оглядела с головы до ног. – Но я была в курсе ее растущего интереса к романам и художественной литературе.

– Как интересно, и как же ты узнала о ее интересе? – спросила госпожа Задие.

– Мы говорили о русских романах, в частности об «Анне Карениной», поскольку ее интересует Толстой, – сказала она, улыбаясь мне. Она обернулась к госпоже Задие. – Я понимаю, что она сделала ужасную ошибку, но, к ее чести, должна сказать, Можи часто посещает полуденную молитву. Ты помнишь день, когда она стояла в первом ряду рядом со мной?

Госпожа Задие кивнула.

– Я виню во всем ее истовое любопытство и страстную любовь к чтению. Я определенно могу направить ее энтузиазм и помочь ей больше не делать подобных страшных ошибок.

– Уверена, что можешь. Потому-то я и хотела узнать твое мнение. Любопытство – мощная сила и опасная к тому же, если не направлять ее в добродетельную сторону.

– Я верю, что она осознает тяжесть своего проступка. Так, Можи? – спросила Ширин. Когда госпоже Задие не было видно ее лицо, она подмигнула мне со слабой улыбкой.

– Да. Осознаю, госпожа Ширин, – сказала я сквозь слезы.

– Что ж, госпожа Можи, следующую неделю тебе нельзя приходить в школу, – сказала госпожа Задие. Она обернулась к Ширин и сказала: – Я даю ей второй шанс, раз ты ей веришь. Если бы не ты, госпожа Ширин, я бы отдала ее табель отцу, чтобы тот перевел ее в другую школу. – Она перевела взгляд на меня и сказала: – Свободна.

Я вышла из кабинета госпожи Задие, обливаясь потом и слезами. Нижнее белье прилипло к влажной коже, а края платка были пропитаны смесью слез и соплей. Я вздохнула с облегчением. Допрос был закончен, и, слава богу, меня не выгнали из школы. Наказание оказалось не таким страшным, как я представляла.

Нуша все еще стояла возле доски объявлений в приемной. Она перевела на меня взгляд широких, беспокойных глаз.

– Они догадались? – пробормотала она тихим голосом.

Я кивнула и встала рядом с доской возле нее, не зная, что делать дальше. Я гадала, кто заметил, как мы ходим на чердак, и пожаловался школьному персоналу. Ширин вышла из кабинета госпожи Задие вскоре после меня.

– Твоя очередь, – сказала Ширин Нуше.

Нуша последний раз посмотрела на меня перед тем, как зайти. Храбрость, которую я видела в ее глазах, вдруг исчезла, и она поникла. Я не знала, какая судьба ждала ее в кабинете госпожи Задие. Уж никак не лучше моей.

Едва Нуша исчезла, Ширин посмотрела на меня и сказала:

– Нам надо будет поговорить, когда ты вернешься в школу, Можи. Зайди ко мне в библиотеку в следующую субботу.

– Да, госпожа Ширин, – прошептала я.

Последний узел на ее косе мотался из стороны в сторону, когда она выходила из административного здания. Что привело меня в замешательство и мучило в тот миг, так это ее поведение. Была ли она тем, кто сдал нас госпоже Задие? Это все был ее план по тому, как поймать нас с Нушей в ловушку? Без сомнений, она была в курсе наших походов на чердак, но почему не призналась в этом? Почему подмигнула мне, когда не видела госпожа Задие? Я ни единого слова ей не говорила о своем интересе к Толстому. Откуда она узнала, что я люблю Анну Аркадьевну Каренину?

По пути домой у меня чудовищно разболелась голова. Даже тихий смех девчонок на задних сиденьях раздражал и усиливал бьющий в голове набат. Зара первой заметила, какое бледное у меня лицо.

– Ты что, увидела в кабинете госпожи Задие призрака? – Она разразилась каркающим смехом. Она видела, как я выхожу из административного здания. У нее в тот день последним уроком была физкультура, и они играли в баскетбол во дворе. – Почему ты пошла к ней вместо уроков? Тебя за что-то наказали? – спросила она.

– Я себя плохо чувствовала. У меня ужасно болит голова, и мне не хочется сейчас разговаривать.

Уголки ее широких губ неверяще подернулись, показывая кусочки апельсина, застрявшие между зубов.

– Угрюмая Можи! Угрюмая Можи! – пропела она и ушла на задние сиденья.

Казалось, будто это была самая длинная поездка в моей двенадцатилетней жизни. Я не знала, как рассказать мама́н и баба́. Что они сделают со мной, когда узнают? Тоже накажут? Баба́, конечно, уже обо всем рассказала госпожа Задие, и когда я вернусь, его дома не будет. Как мне исправить ситуацию? Какое придумать объяснение, чтобы они поверили?

Я ожидала, что дверь мне откроет Мар-Мар, но, к моему удивлению, у ворот показалась мама́н. У нее в глазах была тревога, показывая, что она переживала из-за случившегося в школе. Не ответив на мой «салам», она сказала: