Дом на солнечной улице

– Мы около часа шли на моторной лодке, когда услышали над головой вертолет. Мы нацелились на него пулеметом, едва он подошел ближе, но по нам открыли огонь, повредив нашу лодку и убив мальчишку-пулеметчика. Я прыгнул в болото до того, как лодка взорвалась. – Он передал мне сок и вздохнул. – Я греб изо всех сил, что были в мышцах. Держался ближе к камышу, прятал голову под водой каждый раз, когда слышал над головой вертолет.

– Как долго ты пробыл в воде? – спросил баба́.

– Валлахи, я не помню. Может, день. В болоте плавали мертвые тела. Сотни, изрешеченные пулями, полусожженные. Иногда я даже не мог разобрать их лиц, – сказал Реза дрожащим голосом. Он прочистил горло и прикрыл веки кончиками пальцев, пытаясь спрятать слезы. – Никому не пожелаю оказаться в таком аду.

Я кинула взгляд на слушающих Резу мама́н и Азру. Азра качала головой в такт срывающемуся голосу Резы и бездумно постукивала рукой по ноге, скорбя о каждом солдате, убитом на тех болотах. Мама́н закрыла рот рукой, а ее глаза наполнились слезами.

– Вертолеты с пулеметчиками все время возвращались, фотографируя плавающие тела. Они открыли еще один залп огня, чтобы добить выживших. – Он выпрямил спину и попытался подогнуть под себя ноги. Кашель вернулся, когда он продолжил рассказывать. – Я вымок насквозь, дрожал от холода и плыл по болоту, сам не знаю куда. Я провел ночь в воде, среди камыша. Рано утром я почувствовал тяжесть в груди. Я не мог дышать, будто кто-то залил мне в горло кислоту.

Ака-джун поскреб лысину под куфи. Складки на его лбу казались еще глубже, когда он слушал внушающую ужас историю Резы.

– Ля иляха илля-Ллах, – сказал он, качая головой.

Настаран беззвучно плакала под чадрой. Я видела, как вздрагивает ее тело. Единственным, кто казался безучастным, был баба́. Он внимательно слушал Резу, время от времени поглядывая на сад. Возможно, он мысленно оценивал ситуацию.

Реза закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Я не помню, как долго боролся за воздух. Потом я потерял сознание. Все, что могу сказать, так то, что видел размытые силуэты мужчин в черных защитных очках и тяжелых масках, когда они вытаскивали меня. С полуприкрытыми глазами я слышал, как они кричат: «Снимите его рубашки, снимите его рубашки!» Они сорвали с меня форму, стащили ботинки и носки и голого завернули в одеяло. – Он замолчал и покачал головой. – На несколько секунд я решил было, что умер и это были ангелы, готовившие меня к следующей жизни. – Горькая улыбка изогнула его губы.

– Где все это время был Амир? – спросил баба́.

Реза замолчал, когда баба́ упомянул Амира. Единственным нарушающим тишину звуком было тихое бульканье кипящей в самоваре воды.

Наконец он сказал:

– Он был в другой лодке, где-то в десяти метрах перед нами. Я потерял их из виду, когда прыгнул в воду. Не знаю, что с ним стало.

– Я звонила Забиху каждый день после твоего возвращения, – сказала Азра. – Новостей нет.

Реза выглянул из окна и сказал:

– Думаю, в нашей лодке я был единственным выжившим.

Дядя Забих позвонил на одиннадцатый день Новруза, за три дня до начала учебы. Мы с Мар-Мар делали домашнюю работу, которую нам задали на каникулы. Мы не слышали разговора ака-джуна с дядей Забихом, но по плачу, разнесшемуся по всему дому, поняли, что случилось что-то ужасное. Мы с Мар-Мар бросились в гостиную. Азра и мама́н хлопали себя по рукам и били в грудь, скорбя по Амиру. Глубоко в душе мы знали, что это неизбежно. Отсутствие новостей означало, что Амир либо мертв, либо в иракском плену.

Дядя Забих сообщил ака-джуну, что похороны Амира пройдут на Бехешт-е Захра – самом большом кладбище Тегерана – утром на тринадцатый день Новруза. Я впервые в жизни собиралась идти на похороны. К моему удивлению, мама́н не велела нам остаться дома. Все члены нашей семьи пошли на похороны в тот день, даже Реза, который едва оправился от болезни. Тот факт, что прежде я не сталкивалась со смертью в семье, разжег мое любопытство. Никогда прежде я не ступала на Бехешт-е Захра и даже не представляла, каково это – хоронить тело. По слухам, Фонд мучеников – новая организация, основанная после Исламской революции, – занимался церемонией погребения каждого мученика и брал на себя часть затрат, чтобы помочь семьям.

Когда в день похорон мы приблизились к кладбищу, пустота бесплодной земли вызвала у меня мурашки. От холода перед лицом образовалось облачко тумана, едва я выбралась из маминого «Жука». В южной части Тегерана не было и намека на весну.