Дом на солнечной улице

Реза хватал воздух ртом. Я подошла поближе к постели и встала рядом с мамой. Комнату освещал льющийся сквозь высокие окна солнечный свет. Я была рада снова увидеть дядю. Он присутствовал при каждом важном событии моей жизни, и через него я стала свидетельницей другой версии истории Исламской революции. Его глазами я смотрела на народное восстание и безоглядную веру нации в героя. Было замечательно снова увидеть его живым, несмотря даже на изматывающий кашель. Мне хотелось обнять его, но Азра стояла на пути.

– Как Соми и Сами? – спросил Реза.

Настаран обвила его шею руками. Ее белая чадра закрыла его лицо.

– С ними все хорошо, Реза-джан, все хорошо, – сказала она. – Слава богу, ты вернулся.

Высокий мужчина с клочковатой бородой зашел в палату и представился доктором Шарифи. На нем были синий галстук и чистый белый халат, застегнутый до самого воротника. Настаран встала, натянула чадру на голову и подхватила ее края под подбородком. Мама́н поздоровалась с доктором и протянула ему руку для рукопожатия, но тут же спохватилась и отдернула ее. Она забыла, что мы в военном госпитале. Доктор Шарифи улыбнулся и подмигнул, давая знать, что понял, почему она так сделала. Стильный галстук и приятная улыбка отмечали его принадлежность к той же школе мысли, к какой принадлежали мама́н и баба́. Он повернулся к Резе и спросил:

– Как ты себя чувствуешь, Реза?

– Лучше, – сказал он.

– Что ж, молодой человек, так и должно быть. Твоя семья здесь. Вы все снова вместе.

– Ака-е доктор, бачам хуб мише?[27] – спросила Азра.

– Будем надеяться, госпожа. Он восстанавливается после пневмонии, – сказал он.

– Хода омрет беде. Спасибо за заботу о моем сыне.

– Твоему сыну повезло, ханум. – Он улыбнулся. – Многим мальчикам не улыбнулась такая удача. Они либо утонули, либо сгорели на болотах. Их тела еще не найдены. Но Резу привезли в одну из лучших больниц Тегерана, – сказал он.

Реза откинулся на подушку и уставился на побеги на ветках снаружи. Платаны танцевали на ветру и стучали в окна набухающими почками. Сознание Резы не было с нами в одной комнате. Он был в другом месте, возможно, где-то среди высоких тонких камышей на болотах. Он глубоко вздохнул, но его снова охватил отрывистый кашель.

Я проснулась от резкого скрипа металлического предмета по чему-то. Он доносился из переднего сада. Мамы и папы не было в комнате, но Мар-Мар и Мо все еще спали на своих матрасах. Было раннее утро за несколько дней до Новруза, и школы были закрыты на весенние каникулы. Я отдернула тюль от французского окна, чтобы выглянуть в сад. Стекло обжигало холодом. Я увидела, как молодой человек водит взад-вперед рукой, натачивая огромный нож точильным камнем. На нем были тяжелое пальто и натянутая на уши шерстяная шапка. К виноградной шпалере была привязана овечка.

– Мар-Мар, просыпайся! Ака-джун привел ягненка.

Этим утром дядю Резу должны были отпустить из больницы. Я бросилась на кухню найти мама́н. Все уже проснулись и были заняты. Азра собиралась приготовить аш-е реште, чтобы отметить это. Она сидела на отрезе чистой белой ткани, который расстелила на плитке, разложив вокруг себя пучки свежих петрушки, мяты, укропа и лука. Она разобрала пучок мяты, отрезала грубые стебли и бросила тонкие листья в глубокое сито. Смешанный запах зеленого лука и мяты плавал по кухне. Она любила готовить аш из-за райского запаха, который испускали нарезанные листья. Перед Настаран стоял полный поднос белых бобов. Она по одному подтягивала к себе ряды бобов и отделяла от них крошечные камушки, чтобы Азра не ссыпала их в аш. Мама́н закатала рукава выше локтя и растирала маленькие шарики сухой молочной сыворотки в неглубокой керамической мисочке с водой.

– Доброе утро, – сказала я. – Я могу помочь?

– Салам, азизам, конечно, можешь, – сказала мама́н. – Мой руки и приходи помогать.

Мама́н разрешила мне взяться за свою работу после того, как я закатала рукава. Я растирала маленькие шарики кашка в керамической миске. Они уменьшались и постепенно растворялись в воде, превращаясь в густой сливочный соус. Мама́н использовала его для заправки аша.