Дом на солнечной улице

За неделю, когда меня не было, лампу над столом Ширин сменили. В новом свете отметина на ее лбу казалась более привлекательной. Она была в жемчужно-белой тунике и лазурном платке с океанским узором. Волны на ее платке касались каштановых прядей в волосах, когда она наклоняла голову, чтобы нацарапать даты на библиотечных карточках. Она заметила меня, едва я вошла в библиотеку. Я не знала, чего от нее ожидать, но была рада увидеть ее сияющее лицо. Она поглядывала на меня, заполняя карточки и отвечая на вопросы, выжидая, когда настанет нужный момент, чтобы приблизиться ко мне.

Ширин обернулась к ученице, которой помогала.

– Почему бы тебе не поискать в «Эко-системе» под буквой «И» «Иран», а я пока помогу другой ученице?

– Да, госпожа, – сказала девочка.

Ширин поднялась со своего места и дала мне знак идти за ней из библиотеки. Я почувствовала, как живот ухнул вниз. Куда она меня вела? Идти за ней было страшно, но я не могла остановиться – вокруг шеи будто обернулся невидимый поводок. Она прошла по коридору без единого слова. Вокруг спешили девочки, слева и справа толкая меня плечами, пока я плелась за ней. Она остановилась перед молельным залом, пошарила по карманам и вытащила брелок с ключами, чтобы отпереть дверь.

– Чем ты занималась дома на неделе? – спросила она, проворачивая ключ и со щелчком отпирая запор.

– Я… я… помогала дедушке собирать кислые вишни. Моя бабушка варит варенье в мае.

– Ты помогала ей варить варенье?

– Да. Вынимала из вишен косточки.

Она прошла к михрабу и разгладила складки своей туники, садясь на колени на коврике для молитвы.

– Ты любишь варенье? – Она улыбнулась, расслабила узел платка под подбородком и сняла его с головы. Я впервые увидела ее волосы целиком, когда она потянула длинную косу вперед и уложила на груди. Она провела пальцами по каштановым прядям на макушке.

– Я люблю варенье из кислых вишен, – сказала я. – А инжирное ужасное – в нем куча мелких зернышек.

Она побарабанила пальцами по коврику для молитвы.

– Садись.

Я села на колени перед ней. Высокие окна молельного зала были у нее за спиной, и молочный свет, просачивающийся сквозь полупрозрачные шторы, резко очерчивал ее силуэт. Она казалась туманной, изогнутой и тонкой. Молельный зал казался больше, чем в другие дни. Никто не пел молитвы и не хихикал над шутками перед началом полуденной службы. Странная тишина усиливала тревожность моих мыслей.

– Что сказали твои родители? – прошептала она тихим голосом.

Я заколебалась с ответом. Я не хотела описывать стыдный момент с баба́ и мама́н.

– Они наказали тебя?

Я кивнула.

– Они удивились, когда увидели книги?

– Да. Они были оба в шоке. Мама́н все спрашивала, как я стащила книги из школы.

– Они и об Анне узнали?

– Да. Баба́ вслух зачитал мои пометки… госпожа Ширин… – я постаралась найти смелость задать вопрос, который долго меня мучил. – Могу я кое-что спросить?

– Давай, – сказала она.

– Как ты узнала, что мне нравится «Анна Каренина»?

Она рассмеялась.

– Думаешь, это про тебя понять сложно?

– Но я никогда не обсуждала с тобой эту книгу или другие русские романы, которые читала.

Она вздохнула.

– Твой баба́ рассердился, когда увидел твои пометки?

– Он был в бешенстве. – Я опустила голову и уставилась на плетеные цветы на молельном коврике. Я была уверена, что она все знает. Должно быть, она ходила на чердак после нас и заметила пропавшие книги. Интересно, она специально сложила те романы возле люка, чтобы их взяли первыми? Она тогда помахала пальцами в воздухе, чтобы навести меня на чердак и заманить к чтению этих книг?

– Можи, очень тяжело вынести момент, когда родители узнают о твоем тайном мире. Мне знакомы эти стыд и тревога. Но я рада, что госпожа Задие не заметила пропажи некоторых книг, иначе тебе бы не разрешили вернуться в школу.

– Я не хотела, чтобы отец читал строки, которые я пометила. Я не хотела, чтобы кто-то читал мои комментарии.

– Я знаю, Можи, – сказала она. – Я знаю. – Я не могла различить выражение на ее лице, но голос у нее был такой же спокойный и ясный, как всегда.

– Мне было стыдно. – Я разрыдалась. Я попыталась вытереть слезы кончиками платка.

Она отняла мои руки от лица и погладила уголки глаз.

– Дорогая моя Можи, – прошептала она, промакивая слезы с кожи. Ее ледяные пальцы успокоили мои горящие щеки. Она обняла меня и погладила по волосам, которые выскользнули из-под платка. Я закрыла глаза и вслушалась в музыку ее жизни, в тихий присвист воздуха, входящего и выходящего из ее легких. Ее дыхание успокоило меня. Я чувствовала затягивающий аромат духов с миррой у основания ее шеи, где мне были видны перья ее татуировки. Она пахла сладко, как жимолость, которая росла в саду ака-джуна весной.