Дом Одиссея

«Появятся храмы, – повторяет она. – Вас будут славить. Вам будут поклоняться. Когда правосудие не совершается. Когда закон не соблюден. Когда жены убивают мужей, мужья – дочерей, сыновья – матерей, когда мир тонет в безумии и крови, люди этих земель будут взывать к вам. Они будут молить – не о мщении или возмездии и не о крови в обмен на кровь, а о справедливости. Справедливости, в которой нельзя отказать. Они будут взывать к силе, что выше царей – нет, даже выше богов. К великим уравнителям. Когда повсюду будет окружать обман, они будут призывать вас. Я заявляю это сейчас, и да будет так».

Воздух звенит от ее заявления, земля содрогается под ее ногами. Я, в ту же секунду став белокрылым голубем, сражаясь с поднявшимся ветром, ищу укрытия под кронами ближайших деревьев, и как раз вовремя, ибо вижу, как облака в небе расходятся, и чувствую, как взгляды богов обращаются к этой палатке, привлеченные силой божественной клятвы Афины. Зевс пожимает плечами в небесах, и сеть молний разрезает небо. Аид вздыхает под землей, и камнепад несется с ближайшего утеса вниз, грохоча по земле в облаке черной пыли. Посейдон недоволен всем, что делает Афина в общем, и море внезапным шквалом обрушивается на побережье, но никто ей не препятствует. Не сегодня. Не тогда, когда она стоит над сыном Агамемнона, и фурии трясутся перед ней, и божественная сила звенит в ее словах. Даже жалкие смертные чувствуют это – в смене ветра, в раскатах грома, в волнении моря – и жмутся плотнее друг к другу, держась за руки, подвигаясь ближе к безопасности своих костерков.

И наконец, когда взгляды всех небесных обитателей обращаются вниз, фурии с прощальным визгом взрывают землю когтями, хлещут кожаными крыльями взбаламученный воздух и улетают. Они не проливают крови по пути и не распространяют зловония. Они не заставляют сердца созданий внизу сжиматься, не убивают скот и не сжигают юные деревца. Вместо этого, сделав прощальный круг в стремительно темнеющем небе, с пронзительными криками, щелканьем и свистом, обращенными к принявшей их в свои объятия выси, они опускают лица к земле, откуда пришли, и кидаются вниз, в зияющую глубину похожих на раны трещин.

Глава 39

На следующее утро, с первыми лучами солнца…

Спартанцы прежде не заглядывали на эту ферму, но сегодня готовы заняться привычным делом. Крушить и ломать, отбирать еду и лупить всякого, кто осмелится встать у них на пути. Всех мужчин, которых находят, они обычно бьют, но на Кефалонии их не так уж много. Всех женщин, которых находят, они обычно высмеивают и запугивают, обещая загнать в их маленькие хижины у моря, обещая показать, что такое настоящий мужчина. По крайней мере, так обычно бывает, но, сказать по правде, им весьма непросто найти тех, с кем все это можно проделать. Их отряд не настолько велик, чтобы действительно оккупировать хоть что-нибудь, и они понимают, что лишь отсутствие мужчин и какого-то значимого ополчения позволяет им топать по острову, не встречая сопротивления. На самом деле они немногим больше, чем банда разбойников – как по поведению, так и по численности, – охотящаяся на пропавшую царицу и безумного царя в заброшенных фермах и опустевших деревнях, откуда люди испаряются как утренний туман.

Итак, эта ферма. Еще одно заброшенное место. Амбары пусты, и видны свежие следы тележки, на которой из них все вывезли. В очаге нет дров, как будто даже вид растопки может оказаться слишком подстрекающим. Овцы пропали, угнанные на другую сторону близлежащего крутого холма. Здесь спартанцам не на что тратить время: некому угрожать, некого допрашивать и нечем поживиться.

Они ворчат и грызутся между собой, гадают, стоит ли утруждаться, разводя огонь, чтобы спалить здесь все дотла, и в запале спора оказываются совершенно не готовы к ливню стрел, обрушившемуся на них.

Стрелы не слишком подходят для убийства вооруженных мужчин, закованных в бронзу, хотя двое все-таки падают после этого первого залпа, сраженные удачными выстрелами с опушки леса. Остальные в замешательстве сбиваются в кучу, прячутся за углом дома, высовывая головы в надежде увидеть нападающих.

– Это… девчонки! – выпаливает один, осматривающийся немного решительнее, чем другие.

И действительно, там, где поле встречается с тонкой полоской деревьев, выстроились в линию женщины с натянутыми луками и нацеленными стрелами, неторопливо выбирающие свои цели, расслабленные и спокойные. Их спокойствие должно бы настораживать, солдатам следовало бы ощутить дух охотниц в этих спокойных дамах, но, увы, их не готовили к таким серьезным раздумьям.