Дом Одиссея

– И отравитель наверняка до сих пор среди них, – вздыхает Пенелопа. – А мы бессильны ему помешать.

– Неужели? – задумчиво тянет Урания. – Это все еще твой дворец и наш остров. Пусть спартанцы его и захватили, но они его не знают.

– Менелай явился прямо к Лаэрту в дом. Он даже не пытался изобразить, что ищет что-то другое. Прошлый вечер, пир, дары… Все это было просто игрой. Он играл с нами. – Голос Пенелопы горек, как лекарственные травы, и мрачен, как лесной паук. Менелай пришел, Менелай переиграл ее в ее собственной игре, да еще с такой легкостью. С такой непринужденной, веселой легкостью. Она сглатывает желчь, вместе с ней подавляя отвращение, самобичевание и горькие сожаления, качает головой. – Этот остров слишком мал: на нем не спрятать безумного царя, а с таким раскладом, как сейчас, нам не победить. Место неподходящее, и… – ее голос обрывается, затем: – Нам нужны корабли.

– Судно, на котором рыбачат мои женщины, все еще ждет тебя, – напоминает Урания. – На нем всегда есть запас провизии и всего необходимого, на случай если нам придется бежать.

– Этого может не хватить. Урания, отправь весточку своим родственницам. Рыбацкие суденышки, лодки, плавающие на Кефалонию, маленькие, быстрые, столько, сколько сможем найти. Поговори с Приеной. Сколько у нас готовых к сражению женщин на Кефалонии?

– Примерно сотня, – отвечает Эос.

– Сотня. А на Итаке?

– Где-то девяносто. Но на острове больше сотни полностью вооруженных спартанцев, а наших женщин учили сражаться с пиратами, а не с ветеранами Трои.

– Тем не менее нам, возможно, придется. Урания, что слышно о боевых кораблях, которые Антиной, Эвримах и их отцы договорились оснастить и вооружить?

– Об их так называемых защитных судах? Говорят, что пока им удалось снарядить только один, который спрятали в порту Кефалонии при первом появлении спартанских парусов. Не хотели создать у Менелая неверное впечатление, я думаю.

– Хорошо. Автоноя, отправь сообщения этим двум и их отцам. Скажи им, что я прошу о личной встрече в удобное для них время. А еще приведи Амфинома. – Вот вроде бы и все, но вдруг мелькает еще одна мысль. – И Кенамона. Его тоже.

– У тебя есть план, моя царица? – шепчет Урания.

– Пока нет. Возможно. Анаит, у тебя есть хоть малейшая возможность подобраться к Оресту, присмотреть за ним?

Жрица качает головой.

– Вокруг него вьется жрец Аполлона, этот тип по имени Клейтос. Он здорово нагрубил мне, когда я представилась. Заявил, что это прелестно, когда женщинам кажется, будто они могут быть полезны, но Орест – царь, а потому за ним присматривать должен врач, лечащий людей, а не коз.

В этот момент даже Пенелопа с трудом подавляет безобразное, совершенно не царское желание закатить глаза.

– Хорошо. Анаит, присоединяйся к Приене и ее женщинам. Нам может понадобиться, чтобы ты была рядом с ней в подходящий момент.

– Я помолюсь Артемиде, – чопорно отвечает Анаит, – поскольку служу лишь богине, но, полагаю, она согласится с таким планом действий.

Забавно, как часто божествам приходится соглашаться с действиями, наиболее желательными для смертных. Это черта, которую я часто замечаю и которая весьма меня раздражала бы, не радуй она порой столь неожиданными, но приятными последствиями.

– А что будешь делать ты? – спрашивает Урания у Пенелопы, когда заговорщицы расходятся.

Та со вздохом опускает покрывало на лицо.

– Я пойду на пир, само собой.

Глава 22

Пир.

Глядите, боги, глядите: такого пира еще не бывало и вряд ли когда-нибудь будет.

Орест, сын Агамемнона, царь царей, убийца собственной матери, сидит на почетнейшем из мест, да, рядом, прямо рядом с пустым троном Одиссея. Лаэрт – бок о бок с ним, на той же почетной высоте, что и пустой трон его сына, а рядом со старым царем – Менелай. Они – трое равных, трое великих людей, сидящих рядом с призраком четвертого, цари и герои, воины и убийцы, все как один пьют вино, не встречаясь ни с кем взглядами.

Электра, Пенелопа и Елена расположились немного ниже, кресло Елены развернуто чуть в сторону, как обычно, хоть и наравне с ее царственными подругами, но все же немного в отдалении, чтобы она могла рассказывать свои истории в никуда, а не своим родным.

Ниже сидят те славные и великие, чье время еще впереди. Верный Пилад, пронзающий взглядом своего царя, словно тот от него за тысячи лиг. Молчаливый Ясон и жрец Клейтос, составляющие микенскую часть великих. Никострат, вытянувший ноги перед собой, как будто единственно удобная для него поза – держать ноги как можно дальше от головы. Лефтерий, считающий забавным поведение невооруженных мужчин.

Ниже – женихи.