Дом Одиссея

Смотрит на затянутое тучами полуночное небо и молится Зевсу, думает, что слышит, как фурии шепчут имя ее матери: «Клитемнестра, Клитемнестра», думает, что видит дух матери, но, встряхнув головой, понимает, что это ее воображение.

– Электра, – снова шепчет Пенелопа. – Поговори со мной.

– Все пошло не так, – отвечает та, и голос ее срывается, а непролитые слезы заставляют губы дрожать. – Орест у Менелая, и пусть мой брат сейчас стоит и разговаривает, но это лишь вопрос времени, только времени, они снова придут за ним, безумие снова придет за ним, оно придет и…

Она замолкает.

Сказать больше – значит сломаться.

Пенелопа обнимает ее.

Клитемнестра как-то раз пыталась обнять дочь, но юная Электра оттолкнула ее, назвала развратницей, блудницей и дюжиной других слов, смысла которых не знала, но посчитала подходящими к случаю.

И вот ее обнимает Пенелопа, а Электра, к своему удивлению, крепко обхватывает старшую родственницу руками и отказывается плакать, пусть даже слезы рекой текут по щекам. Ну и ладно, это просто телесная немощь, никто не плачет. Не Электра. Не дочь Агамемнона.

«Клитемнестра, Клитемнестра! – кудахчут фурии. – Дочь Клитемнестры!»

Затем из дверей слышится:

– Какая прелесть.

В них с улыбкой замер Никострат, опершийся на косяк и задумчиво ощипывающий мясо с кости, которую держит в руках. Электра с Пенелопой разжимают объятия.

– Никострат, – бормочет Пенелопа, – мы можем тебе чем-нибудь помочь?

Он пожимает плечами:

– Просто наслаждаюсь проявлением тесных родственных уз.

– Прошу меня простить, – шепчет Электра, пробираясь мимо Никострата назад в зал.

При этом его рука падает.

Обычное дело.

Возможно, она толкнула его, проходя.

А может, он так повернулся, пропуская ее.

Его пальцы гладят ее пониже спины, но, с другой стороны, может, и нет, может, она все это придумала, все так быстро, так незаметно, какой пустяк.

Электра судорожно втягивает воздух, но не останавливается, не оглядывается, не сгибается, просто идет на звуки музыки, голосов, славящих ее брата.

Никострат усмехается и машет Пенелопе наполовину обглоданной костью, намереваясь идти следом.

– Никострат, – голос Пенелопы режет холодным ночным ветром. Он оборачивается к ней, приподняв одну бровь. – Просто хотела сказать, как чудесно видеть твою верность Менелаю. Для меня много значит, что он заслужил преданность и уважение даже таких людей, как ты.

Улыбка Никострата – копия отцовской, и она не сходит с губ, пока он идет в зал.

А что же утром?

– Что ж, дядя, полагаю, нам с братом пора отплывать, – говорит Электра.

– Ерунда, ерунда! – восклицает Менелай. – Как часто нам удается вот так собраться? Ты, я, Пенелопа; я знаю: для нее очень много значит, что мы все здесь и у очага ее снова семейное тепло после стольких лет. Вы должны остаться еще на ночь, я настаиваю!

– Нам правда пора отправляться, – начинает она снова, но Менелай обнимает ее за костлявые плечики, сжимая в крепком объятии.

– И куда же вы направитесь? – спрашивает он, сияя как солнце. – Куда вы направитесь?

Электре некуда бежать. За спиной у отца стоит Никострат, причмокивая влажными губами, как пес при виде кости. Хотя он считает Электру не женщиной, а уродливой ведьмой, юноша ни за что не откажет себе в удовольствии понаблюдать за ее страхом и унижением.

– Охота! – От хлопка Менелая по спине Орест чуть не падает. – Давайте поедем на охоту!

– Уже довольно поздно, и солнце стоит высоко… – частит Электра, сжимая руки, чтобы те не дрожали.

– Ерунда, вовсе нет! От свежего воздуха сплошная польза, и, честно признаться, племянник, судя по твоему виду, тебе не помешали бы занятия спортом!

– Увы, брат! – Пенелопа проскальзывает в их беседу, как тонкая змейка – под дверь. – По-моему, у моего царственного кузена уже есть планы, ведь он обещал поддержать моего дражайшего отца в его молениях в храме Афины.

Приятное, прохладное местечко, этот храм Афины. Много скамей, на которых можно посидеть в тени, где тебя не станут излишне беспокоить. Удобно, если вдруг захочется прилечь. Жрецы возражать не будут. Не сегодня. Пенелопа об этом позаботилась.

У Менелая на челюсти есть маленький мускул, который дергается на грани видимости, когда он слишком долго держит улыбку.

– Конечно, – восклицает он. – Как набожно. Чудно, чудно. Что ж, тогда мы с Никостратом отправимся на охоту сами, поймаем отличного оленя, добудем жаркое на ужин, так что увидимся на пиру.

Он снова хлопает Ореста по плечу, направившись к двери, но Электра успевает подхватить брата до того, как потеря равновесия станет падением.

На закате Урания встречается с Пенелопой в ее комнате, где та собирается на пир.

– У меня есть родственница… – начинает она.

– Не сейчас, Урания, – вздыхает Пенелопа.