Дом Одиссея

Антиной открывает было рот, чтобы возразить, но, к его удивлению, отец хватает его за руку. Эвримах при виде этого благоразумно держит язык за зубами. Полибий глядит на Эвпейта, Эвпейт – на Медона, Медон – на Полибия. Старый советник улыбается. Остальные отводят глаза.

– Что… именно ты предлагаешь?

– Передайте ваш корабль под командование Медону. Вы все знаете этого достойного человека.

– Прислужника твоего мужа и преданного друга твоего сына!

– Да, он любит моего сына. Конечно, любит. А еще он верно служит Итаке – Итаке и ее народу – вот уже сорок лет. Он поступит так, как должно. А если в процессе исчезнет угроза для моего сына, тем лучше. Такова цена, которую вы заплатите за то, что я не пойду прямо к Менелаю смиренно молить о защите от вас и остальных женихов. Может быть, Телемах вернется с воинами, может быть, решит сражаться. Вы будете разбираться с этой проблемой, когда она возникнет, по-мужски, иначе я обрушу всю мощь Спарты на ваши головы прямо сейчас – и плевать на последствия. А теперь давайте мне мой корабль.

Медон впервые слышит обо всем этом, а его уже скрутил приступ морской болезни. Но он не собирается заявлять ни о чем сейчас, когда женихи и их родственники вглядываются в лица друг друга, ища согласия или возможности отступить. Наконец Амфином произносит:

– Моя госпожа, похоже, мы все здесь в твоей власти. И пусть не я руковожу командой вышеозначенного корабля, но все влияние, все полномочия, что я имею в этом деле, я с радостью передаю славному Медону.

Довольно бессмысленное утверждение, но здесь, на западных островах, бессмысленные утверждения зачастую ценятся не меньше бронзы. Пенелопа кивком принимает его и переводит вопросительный взгляд на Полибия с Эвпейтом, полностью игнорируя их сыновей.

– Эта игра… опасна, – наконец бурчит Полибий. – Но, боюсь, Амфином прав. Менелай не может быть царем царей. Не может. В нем нет… доблести. Я не стану извиняться за сделанное во благо моего сына и во благо Итаки. Этому острову нужен такой царь, как мой сын, и лишь твое промедление, твое невыносимое упрямство привели нас в такую ситуацию. Но раз уж мы здесь, придется действовать сообща. По крайней мере, пока не разберемся с этим вопросом.

Все взгляды обращаются к Эвпейту. Похоже, их сыновья в этих переговорах не играют совершенно никакой роли.

– Ладно, – сдается старик, – Медон может принимать командование. Но когда Менелай уплывет – если мы до этого доживем, – тебя ждут последствия твоих угроз, царица. Расплаты не избежать.

И он, развернувшись, направляется к двери. Дверь тяжелая и заедает, что немного портит его великолепный уход, но в конце концов он покидает комнату в сопровождении печального Антиноя. Полибий кивает и уходит с Эвримахом за спиной чуть достойнее, чем его вечный соперник.

Амфином кланяется.

– Моя госпожа, – произносит он. – Как тот, кто собирается стать царем, я не могу извиниться за участие в заговоре против моих врагов. Телемах убьет нас, если дать ему шанс, – глупо пускать льва в овчарню. Однако как тот, кто собирается стать вашим мужем, я приношу свои извинения. Эти действия были признаны необходимыми. Но они также были и жестокими. Я не могу примирить или опровергнуть эти истины, и на этом все.

Сказав это, он снова кланяется и поднимает глаза, чтобы увидеть, не мелькнет ли что-нибудь на лице Пенелопы: тень согласия, отблеск прощения, – но она уже опускает покрывало, поэтому он с тихим вздохом выскальзывает за дверь.

Таким образом, остаются еще Медон, Кенамон и Эос.

– Что ж, – наконец говорит египтянин, – это все, м-м-м… правда очень…

– Я удивлен не меньше твоего, – ворчит Медон, хлопая жениха по плечу.

– Благодарю тебя за то, что пришел, – заявляет Пенелопа, не глядя в глаза египтянину. – Очень важно, что у этой встречи был беспристрастный наблюдатель.

Правда?

Кенамон в этом сомневается.

Медон почти уверен в обратном.

Оба разглядывают землю, словно там, в пыли под ногами, может скрываться разгадка этой тайны.

– Медон, поговори утром с Полибием и Эвпейтом о том, что нужно, чтобы взять судно под свое командование. Мы не можем вовлекать спартанцев в прямой конфликт на море, само собой, но все же нам может пригодиться быстрое и мощное судно. Жди моего приказа.

Медон никогда прежде не ждал приказов от своей царицы. Само собой, он действовал в ее интересах, давал ей лучшие советы и старался закрывать глаза на те ее поступки, что больше подошли бы царю, а не царице, пусть и совершались втайне. Но прямой приказ? Он никогда не слышал ничего подобного от своей царицы. Но с удивлением понимает, что ему почти нравится подобное развитие событий. Разве не лучше, когда она отдает приказы, а не дергает за ниточки, подводя к желаемому итогу? Пожалуй, что лучше.

Он улыбается и низко кланяется, взмахнув рукой.

– Моя царица, – шепчет он, – какая поучительная нынче выдалась ночь.

– Благодарю, советник, за все.

Он берет ее за руку, чуть сжимает, снова улыбается, видя все еще стоящего в тени Кенамона, еще раз кивает и выходит.

Теперь из мужчин остался лишь Кенамон.