Дом окон

Двадцать лет гнева поднялись в Роджере грибовидным облаком. Он никогда так остро его не чувствовал и, видит бог, он никогда не чувствовал себя так хорошо. Какое это облегчение – покориться гневу, перестать притворяться, что все хорошо, что у Теда, несомненно, были свои причины, но он тоже виноват. Ярость нахлынула на него и пробежалась по телу, уничтожая все на своем пути, выплескиваясь из кончиков пальцев, из макушки головы. Он поднимает перед собой руки, и ему кажется, что они горят раскаленным огнем, танцующим по его коже, но не пожирающим ее. А самое удивительное в этом гневе – он не проходит. Он не утихает, не оставляет после себя пустоту и стыд. С двадцатилетним запасом топлива этот гнев может гореть еще долго, а с новым наступлением, с появлением Теда на пороге квартиры в три часа утра, с его оскорблениями не только в сторону отца, но и его жены, мачехи Теда – он назвал ее шлюхой, а потом поднял руку на него, на отца, который ни разу, ни разу, ни разу не замахнулся и не ударил сына, как бы сын этого ни заслуживал, – и это возмущение может подпитывать горящий в Роджере огонь до конца его жизни.

* * *

Он горел – я чувствовала это на расстоянии многих месяцев и километров. Я много раз представляла себе, чем занимается Роджер, у меня это очень хорошо получается. Может, мне стоит стать писателем? Мне сложно передать, какой яркой и живой была картинка, насколько она была реальной. Я и раньше представляла себе события в мельчайших деталях, это не составляло мне труда, но как бы я ни была поглощена происходящим, все происходило внутри меня; я наблюдала за всем мысленным взором. Но в тот раз… Я будто находилась в камере Роджера. Я чувствовала исходивший от него запах перцового баллончика, смешавшийся с потом. Чувствовала резкий запах от чистящего средства, которым драили пол камеры, и вонь мочи. Слышала тяжелое дыхание Роджера, скрип его кроссовок по полу. Его мысли… Я не могла их слышать, но знала, какие мысли крутятся у него в голове, будто они были написаны у него на лбу. Я не была там в полной мере: я ощущала холодную твердость алтаря, – но это был не банальный сон.

* * *

Самодовольство Роджера, вызванное принятием своего гнева… Он наслаждается им, купается в нем: ныряет как можно глубже, а затем всплывает с ухмылкой на лице. Но этого недостаточно. После того, как их развели по камерам, они продолжали осыпать друг друга бранью, но состояла она из вариаций слова из трех букв и была слишком привычной, а потому служила лишь одной цели – выговориться. Что не мешало им нанизывать одно выражение на другое в различные и даже изобретательные комбинации, пока один из полицейских, слегка наклонив голову, не пригрозил им, что если они не прекратят свою перепалку, то он снова достанет перцовый баллончик. И это подействовало. Не отрывая взгляда от Теда, улегшегося на металлическую койку лицом к стене, Роджер прислушивается к эху взаимных оскорблений, думая о том, что их нельзя считать проклятиями. Нам внушили, что слова эти непристойны, а потому если слышишь или говоришь их, то урон невелик. Они ничего не значат, эти слова, они призваны лишь для того, чтобы предельно быстро оскорбить чувства других. Давайте посмотрим правде в глаза: когда вас в последний раз действительно задевала чья-то ругань? Разумеется, Роджер как от мухи отмахивается от потока непристойностей, высказанного Тедом, и, как он полагает, Тед тоже пропустил рой ругательств мимо ушей. Они не могли ранить Теда, а именно этого Роджер хочет больше всего на свете. Именно этого требует его гнев – так глубоко ранить сына, чтобы он не смог оправиться.

Был бы он чуть крепче, сломал бы Теду челюсть. Тогда бы Тед десять раз подумал перед тем, как заявляться к отцу в три часа ночи и болтать гадости. Но Роджер знает, что у него не хватит сил, и гнев от этого вспыхивает ярче. С точки зрения физиологии (совершенно не важно, какие термины рассматривать – сила, скорость, ловкость) у Теда есть все возможные преимущества, которые Роджер ощутил на себе. Судя по всему, после этой встречи убегать с поджатым хвостом предстоит ему, и подобная мысль совершенно невыносима.

Что возвращает Роджера к проклятиям: к словам, которые что-то да значат. Если Роджер и превосходит Теда в чем-либо, то, разумеется, в красноречии. Он составляет смертоносное по своей силе предложение так же быстро и оперативно, как Тед разбирает, чистит и собирает свой М4. У него, слава богу, есть достаточно материала, чтобы начать работать, но ему надо быть осторожным. Если он будет говорить слишком долго, то Тед успеет заскучать, и тогда все будет напрасно; или Тед начнет в ответ перечислять свои претензии; или рассмеется и уйдет. Роджер должен выразиться лаконично и решительно. Он должен нанести Теду резкий и сильный удар, загнать нож по самую рукоятку, провернуть и оставить его внутри, чтобы Теду самому пришлось извлекать его из своих кровоточащих кишок.