Дом окон

«Кровь и боль», – звенело у меня в ушах, когда я стояла на кухне несколько часов спустя. Есть же такие вещи, с которыми заключаешь заветы? Как там говорят священники во время мессы, во время освящения Святых даров? «Ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета»? Пьешь кровь – включен в сделку. Так вот боль была частью сделки; без боли не может быть и крови. Боль подтверждает саму ее подлинность.

Роджер сидел в своем кабинете весь день. Мы пересеклись за завтраком и обедом и почти не разговаривали. Знаешь, кажется, мы вообще не разговаривали за завтраком. Понимаешь, в общем и целом мне это совсем не нравилось, но что я могла сказать? Мы были похожи на актеров, разыгрывающих одно и то же действие драмы.

Вероника. Сними проклятие.

Роджер. Нет!

Роджер уходит.

* * *

Если бы я была режиссером и снимала про нас фильм, то в тот момент я решила бы показать воспоминания о нашей совместной жизни. И воспоминания Роджера. Первый кадр: я открываю кухонный шкаф и начинаю что-то в нем искать; второй кадр: Роджер поднимает книгу со стола и открывает ее – очень символичные действия, – а затем пойдет повтор ранней сцены из фильма: небольшой фрагмент, немного размытый, чтобы показать, что это всего лишь воспоминание, наше общее воспоминание. Наверное, для этого я бы выбрала первое занятие, которое он вел у меня. Почему бы не начать сначала, согласись? После этого я бы чередовала эти три сцены, потихоньку развивая действие в каждой из них. Я наливаю воду в кастрюлю; Роджер что-то записывает в блокнот; мы вместе лежим в постели. Да, чуть не забыла, на фоне играет музыка. Как же без этого. Что-то медленное, тоскливое, полное сожаления; возможно, скрипичное. Если бы я хотела выпендриться, то выбрала бы арию из оперы, но, скорее всего, студия настоит на чем-то более коммерчески успешном. Прекрасно. Тогда беру Брайана Адамса. И вот мы подходим к гитарному соло. Я режу помидоры; Роджер смотрит на карту; мы стоим перед судьей, держась за руки, и произносим супружеские клятвы. Я успею показать еще парочку кадров. На экране я выключаю конфорку и снимаю кастрюлю с плиты, затем с несчастным видом стою и смотрю в окно, скрестив на груди руки. Роджер откладывает ручку, надевает очки, и зритель наблюдает, как он с несчастным видом смотрит в окно, скрестив на груди руки. Параллелизм, все дела. Что до воспоминаний… Какие я выберу для своего сборника «Вероника и Роджер. Лучшие Хиты. Часть 1»? Можно взять что-то неоднозначное – как я наблюдаю за спящим на больничной койке Роджером; мы вдвоем в машине по дороге с мыса – или же придерживаться выбранного курса и показать относительно счастливые моменты – мы в ресторане «Канал Хауз», официант расставляет заказанные блюда; мы вдвоем гуляем по пляжу. Весь монтаж совместной жизни займет три минуты: напомним зрителям обо всем хорошем, что случилось с главными героями, и в то же время настроим на нужную волну, чтобы следующая сцена имела максимальный эмоциональный эффект.

Подошло бы все. Да, мы были… Нам было хорошо вместе. Нам было очень хорошо вместе. Были моменты, когда рядом с Роджером я ощущала себя самой счастливой на свете, и, если бы обстоятельства позволяли, это было бы главной идеей моего фильма. А все остальное… Оставила бы за кадром. Или для фильма, который бы крутила в своем внутреннем, личном кинотеатре. И называла бы его «Роджер Кройдон: Темная Сторона Души». Немного вычурно, но зато передает суть. Думаю, ты и сам знаешь, какие сцены я туда включу.