Дом под горой

Анзуля тоже испытывает потребность погрузиться в тихое струение природы, хоть недолго отдохнуть на ее материнской груди. Невзгоды жизни, борьба, хлопоты, пороки, нужда, гнев и зависть, неудачи и разочарования — все это исчезает, уходит, рассеивается; падают куда-то в бездну несовершенства человека, и чувствуешь ты себя на великолепной сцене, устроенной матерью-природой, крошечным зернышком, песчинкой, чем-то незаметным, исчезающим мгновенно, как та морская волна… Все здесь захватывает тебя, все одинаково приковывает твое внимание. Могучие валы, и грозный грохот грома, и ласковая игра моря с песком или та рыбка, что выпрыгнула в воздух, шлепнув хвостом по воде. Природа — вот истинное равенство, равноценность…

«А может, он будет счастлив с нею? — Анзуля быстро оглянулась, как бы испугавшись, что ветерок подхватит эту мысль, всплывшую на поверхность ее души в этом уединении, как та рыбка, блеснувшая серебряной чешуей; подхватит, унесет в город, разнесет по дворам, по домам… — А почему бы и нет? — уже смелее подумала Анзуля. — Катица молода, сумеет приноровиться к нашим свычаям и обычаям. Говорят, любовь творит чудеса… Ах, любовь, любовь, великая, всемогущая! Научила же она других пренебречь роскошью, богатством, — почему же не научить ей Катицу жить в довольстве и изобилии?

И зачем мне пытаться уйти от всего этого, когда — нельзя уходить? Корни глубоки — с ними и сердце вырвешь… Нет, нельзя устраняться, надо уживаться со всеми, уступать друг другу место и воздух…»

И ширится душа Анзули, свободнее парит в чистом эфире, открываются перед нею такие широкие, такие ясные перспективы. Новой радостью дышит душа, поднялась выше мелочных расчетов, разрешила задачу, преодолела трудности.

Анзуля нашла Юре возле сторожки: он приволок с горы ствол старого падуба, обрубил сухие сучья. Будут дрова для работников-влахов. Много они сжигают дров, ночь напролет сидят, болтают у костра, наигрывая свои монотонные песни на грустных гуслях, рассказывая небывальщины про всякие чудеса…

Анзуля села на Галешу, и они стали подниматься в гору по той же дороге, по которой пришли. Но какая разница в настроении! Нет больше в душе Анзули сомнений, отчаяния — мир и тихая радость светятся на ее лице. Перед последним поворотом она оглянулась, окинула еще раз взглядом этот уголок мира, залитый горячим полуденным солнцем, и внутренний голос повторил: «Нет, нельзя тебе отрываться — нет для тебя другой жизни! Пускай же исполнится воля божия, не твоя…»

7. РЕШЕНИЕ

Солнце уже далеко перешло на другую сторону горизонта, удлинились тени деревьев, когда Анзуля и Юре снова поднялись на Градины.

Бедному Галеше трудно идти в гору. Он так упирается копытами в каменистую тропу, что искры выбиваются и отскакивают от копыт мелкие камешки. Голову мул опустил низко, чуть ли не к самой земле, за ушами у него стало мокро от пота. Зато на Градинах легче пошло дело; и тень здесь от падубов. А скоро и в общинный лес вступили.

Их приняла глухая тишина. Ни один листик не шелохнется, лишь в верхушках дерев играет мистраль, хотя здесь он куда слабее, чем внизу, на берегу. Время от времени тишину нарушает несмелый крик дрозда — разбуженный от сна, дрозд вспархивает из кустов и снова, описав плавную дугу, опускается где-нибудь по соседству. Улететь дальше ему тяжело в такой зной. А вон с ветки на ветку перепархивает зяблик, разинув клюв от жары; удивленно покосившись на Галешу, он поскорей прячется в листве. Одинокий ворон поднялся с полянки, лениво полетел бог весть куда. Тень от него проносится по сухой траве, по кустам, исчезает в верхушках деревьев.

Юре весь взмок. Эх, растянуться бы в холодке да задать храпака! Неразведенное вино сначала разгорячило в нем кровь, а теперь насылает дремоту.

Выбравшись из леса, опять пошли между виноградниками, небольшими и средними, — в этой стороне нет обширных плантаций Дубчичей. Земли здесь по большей части принадлежат городу, — их арендуют тежаки. Кое-где встречаются, правда, собственные участки мелких хозяев, то совсем крошечные — простыней покроешь, — то побольше. На одном из самых крупных возится, несмотря на жару, какой-то человек. Он невысокого роста, под могучим носом чернеют усы, бритое лицо его медно-красного цвета, так же, как и короткая, мощная шея. Из-под красной капы выбиваются седые волосы, серебром поблескивая на солнце.

— А, наш Мате! — весело воскликнула Анзуля.

Она с утра думала о нем — и вот встретила, словно вызвала его сюда ее воля. Анзуля сочла это добрым предзнаменованием.

— Здравствуй, Мате, — что делаешь, господи, на таком пекле?

— Да вот пришел виноградник осмотреть, — ответил Мате Берац, подходя с капой в руках. — Добро дошли!

— Ну, а раз уж я здесь, взгляну-ка я на твой виноградник, — решила шьора Анзуля, собираясь слезть с мула.

Мате быстро ухватил Галешу под уздцы — хотя его уже и Юре держал — и другой рукой прижал седло, чтоб не перекосилось.

— Знаю, — продолжала Анзуля, уже стоя на низенькой ограде, — таких виноградников мало найдется во всей округе.