Дом под горой

Анзуля пришла домой только вечером, но и дома никак не стряхнуть ей с себя тяжелых впечатлений. Стоит у нее перед глазами бедный Илия, весь красный, даже с какой-то синевой, дышит часто, словно задыхается. Илия на глазах сникает, слабеет телом и душой. Что ни день, гаснет еще один огонек в его рассудке или чувствах… Одно за другим опадает то, что украшает душу, и остается пустая обнаженность плоти. Такими бывают деревья, оголенные после того, как снимут с них плоды и мороз опалит их листья, а ветер сорвет их и сметет в кучу где-нибудь в углу сада.

— Бедный Илия! — заговорила Анзуля, когда Мандина убрала со стола после ужина. — Много ему понадобится сил, чтоб выкарабкаться. Жалко Бонину с детьми — останутся без защиты, в полном смысле слова сиротами.

Нико согласился с матерью, нахмурился.

— Во многом можно упрекать Илию, — продолжала Анзуля, — а пуще всего в том, что нерадивым был. Жил сегодняшним днем, беззаботно смотрел в будущее, полагаясь на судьбу. «Будет, как бог даст», — говорит наш тежак: Илия тоже так говаривал и поступал соответственно. Если б не это, была бы сейчас его семья совсем в другом положении. Сколько людей поднялось на голом месте, добилось благосостояния! А впрочем, есть ли на свете хоть один человек, которого не в чем было бы упрекнуть?

— А его честность! — вскричал Нико. — Его доброе сердце!

— Да, благородный был человек, это всякий признает. Занимал видную должность и исполнял ее с достоинством. Теперь опустеет его место. Все почувствуют пустоту после него, и прежде всего несчастная семья. А ведь жаль, славная семья! Дружно живут, в ладу и любви. Дети все удачные, богато одаренные. Будь у этой семьи руководитель, вошла бы в силу, могла бы стать самой уважаемой в нашем городе. Но похоже, что суждено этому семейству прийти в упадок, а то и вовсе распасться; рассеются во все стороны…

— Но доктор еще не теряет надежды, — возразил Нико. — Он обещает благоприятный поворот, если не наступит что-нибудь непредвиденное.

— В том-то и дело. Слишком уж он напирает на это самое «непредвиденное». Значит, он что-то предвидит, чего-то опасается, только говорить не хочет.

— Ну, мне-то он бы доверился. Наш доктор далеко не герой, особенно у постели больного. Легко пугается, а главное — осторожен и блюдет свою репутацию.

— И то верно. Может, мы зря боимся того, что еще не наступило, а даст бог, и не наступит.

После ужина Нико пошел к Зорковичам. Никогда еще путь этот не казался ему таким тяжелым. Не может Нико избавиться от тягостного, мрачного ощущения, будто он виноват… Не он один чувствует свою вину, укор звучал и в словах матери, она тоже видит его вину, только показывать не хочет. Чувство вины давит его уже сейчас, когда еще не случилось непоправимое, так что же будет после, если оправдаются их опасения и отец семейства умрет?

Мать совершенно права: семья останется без отца, без защитника. А таким защитником, который заменил бы отца, должен был стать он, Нико…

В комнате больного Нико застал Дорицу и Мате Претура, своего будущего тестя. Дорица сидит у изголовья постели, меняет компрессы. К отцу она всегда обращается с улыбкой, а на вошедшего Нико взглянула с упреком. Сердится на него, зачем сразу не предупредил об истинном состоянии отца.

Нико потупился. Сделал вид, что не заметил этого робкого укора. Легким тоном обратился к больному:

— Ну, теперь, когда Дорица с вами, вам будет легче!

— Еще бы! Совсем другое дело. А я, право, нуждаюсь в этом. Проклятый процесс…

— Еще один процесс? С кем же, скажите?

— С кузнецом из Подола. Адвокаты все склюют, знаешь, что за народ…

Дорица посмотрела на Нико, как бы спрашивая объяснения. Слова отца вполне разумны и все же как-то не подходят к случаю. Но Нико смотрит спокойно, не показывая своей тревоги. Тогда успокоилась и Дорица.

— Кто это там? — поднял голову больной, обращая блуждающий взор на Мате. — Почему не зажжете свечу?

Свеча горит, но ее поставили на пол, чтоб свет не раздражал больного. Мате сидит в тени, его плохо видно.

— Это Берац из-под Грабовика, — ответил Нико и прикусил язык: назвал будущего тестя как совершенно чужого человека!

— А, Мате! Это хорошо… здравствуй!

— Зашел навестить вас, господин, — подходя ближе, сказал Мате.

Теперь свет свечи озарил его загорелое лицо. Мате осторожно ступает на цыпочках. Он успел сбросить одежду, заляпанную виноградным соком, и надел чистое. И тщательно побрился, лицо его блестит в свете свечи. Большая жертва со стороны тежака в такую страду — переодеваться и бриться в рабочий день. Уважительная деликатность Мате действует успокоительно на Нико: его вина как бы уменьшилась…

— Огорчился я, узнав, что вы заболели.

— Спасибо, Мате, спасибо. Каждому свой черед, одному раньше, другому позже. Вон капитан Лука наш сверстник, а опередил нас. Теперь моя очередь, а ты, слава богу, свеж и здоров. Дай тебе бог счастья и успеха…

— Э, не тужите, господин, мы с вами еще попьем молодого вина!

— Я готов, Мате, пускай вершится воля божья. С посохом в руке, препоясаны — гости мы преходящие, такова наша жизнь…