Дом под номером 14 (СИ)

Я отступила, когда их ладони одновременно дотронулись до занавесок и потянули с разных сторон, и на миг крепко зажмурила глаза.

Открыв их, я не увидела даже тонкой щелочки — лишь белоснежные занавески, словно снег завалил четырнадцатый до конца.

***

Во время рождественской вечеринки Энди снова сделал это — он отвлек меня.

Конечно, подействовало все и сразу: вкусный ужин; шумный обмен подарками, который мы устроили с друзьями; гул и крики толпы собравшихся и бесконечные объятия, рукопожатия и столкновения в тесном пространстве, а также капля рождественского глинтвейна, которая оказалась в моем стакане благодаря совершеннолетним гостям. Было весело. Так весело, насколько вообще может быть веселой рождественская вечеринка с кучей друзей и обходительным молодым человеком, влюбленным в тебя с ранних лет.

Да.

Энди впервые поцеловал меня.

Не скажу, что не ожидала этого, но в любом случае это стало приятным сюрпризом и отличным дополнением к вечеру. Я любила его. Не потому, что он был таким красивым, добрым, умным и просто замечательным — хотя на это тоже чуть-чуть приходилось — но за то, что он был рядом. Постоянно. Беспрестанно. Но не нагло.

Мне не надоедало с Энди, когда я чувствовала грусть, когда мне было весело, когда мы играли в детстве, гонялись друг за другом, играли с моим псом (подаренным им, да, вы же помните), и много позже, когда наконец выросли: вместе делали уроки, занимались проектами, гуляли, разговаривали, читали (да, кого-то мне это определенно напоминало). К тому же все это было похоже на романтическую комедию, но очень хорошо продуманную и очень достоверную: кому еще могло потребоваться столько лет, чтобы сделать хотя бы один маленький шажок?

Впрочем, я всегда знала ответ.

Когда почти под утро я вернулась домой и привычным взглядом окинула четырнадцатый, я почти сразу почувствовала, как и много лет назад, — что-то было не так.

Моему замутненному сознанию потребовалось некоторое время, чтобы понять, но с рассветом пришло озарение.

Дом опустел, Драко и Гермионы не было внутри, и даже кот, казалось, исчез.

Это звучит странно, пожалуй, как и все, что я рассказывала до этого, но…

В этот раз все было по-другому. Драко и Гермиона — особенно Гермиона — часто пропадали, исчезали с глаз моих, но всегда возвращались. Но внезапно я поняла, что даже в те моменты, когда я переставала ждать и надеяться, когда я почти физически чувствовала страх из-за нашего расставания — даже тогда я знала, что они вернутся.

Позже, много дней спустя, я не выдержала и пробралась на задний двор в надежде увидеть хоть какие-то признаки жизни. Я была там впервые, и все совсем не соответствовало моим ожиданиям. Двор был простой, заваленный снегом и уютный, но никак не обставленный, пустой и безжизненный. Хотя, мелькнула мысль в моей голове, возможно, так не было до их исчезновения.

Может быть, четырнадцатый просто не выдерживал расставания, так же как и я сама. В ту секунду осознания впервые на моих глазах навернулись слезы, потому что я представила все — все, происходящее в четырнадцатом, намного четче и яснее, словно полностью погрузилась в мир Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер.

***

Внутри меня что-то оборвалось, когда на мой день рождения пришлось признать — Драко и Гермиона больше не появятся.

Я боролась со своими мыслями, ощущениями и догадками, как могла, но теперь это все это перестало быть детскими фантазиями. Мне пришлось смириться и отпустить.

Возможно, в один день они вновь появятся на нашей улице, а я выгляну в окно из своей комнаты, усядусь на подоконнике и буду долго — бесконечно долго — наблюдать за их жизнью, но сейчас пришло время избавиться от всего, что связывало меня с ними.

С глаз долой из сердца вон, говорила я себе, собирая все то, чем я успела разжиться за последние шесть лет, в картонную коробку.

Под покровом ночи я отнесла коробку в гараж, решив запрятать ее поглубже, чтобы избавиться от соблазна время от времени заглядывать туда, предаваясь воспоминаниям. Дверь тихо скрипнула, и в геометрически ровном круге света от фонаря показался серый пыльный пол и ряды полок.

Я поставила коробку на пол и присела подле нее на колени, зажав фонарь подбородком и протянув руки, чтобы приподнять картонную крышку. Еще раз — теперь последний — я окинула взглядом содержимое: не особо удачный портрет Драко; подзорная труба; клочки бумаги, исписанные детским почерком, с набором непонятных — да, до сих пор непонятных — слов; календарик, на котором были обведены девятнадцатое сентября и пятое июня; засушенный лист маминой валерианы; газетная вырезка о падении Миллениума; цветные полоски из красной, зеленой, оранжевой и серой ниток, сделанные на память и несколько других безделиц, которые я будто оторвала от себя вместе с кое-чем очень важным.