Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

И все же в конечном счете главным стал отказ Австрии продавать как Гольштейн, так и Венецию — а не интриги Бисмарка и не частные требования Джеймса в связи с железными дорогами. Обычно в такой непримиримости винят старомодное габсбургское понятие чести, какое было свойственно Францу Иосифу (даже он сам позже называл австрийскую политику «очень почтенной, но очень глупой»). И все же стоит задаться вопросом, насколько глупым стал отказ продать Гольштейн и Венецию. Если 49 млн гульденов требовались только для того, чтобы удовлетворить кредиторов Австрии в период до февраля 1866 г., то сумма в 40 млн гульденов, предложенная Пруссией за Гольштейн, наверное, была «слишком мала». И вовсе не кажется неблагоразумным предложение Гольдшмидта, чтобы Пруссия подсластила пилюлю либо куском Силезии (сам Бисмарк думал о графстве Глац, или Кладском), либо маленьким анклавом Гогенцоллернов в Вюртемберге, родовом гнезде прусской королевской семьи. В конце концов, разве Виктор-Эммануил не уступил Франции свое родовое гнездо — Савойю? Может быть, прав был и Менсдорф, утверждавший, что распродажа многонациональной империи по частям создавала опасный прецедент, худший, чем риск лишиться спорных территорий силой оружия. По крайней мере, на войне оставался шанс на победу, пусть и слабый.

Дорога в Кёниггрец

Мы никогда так сильно не злимся на других, как когда ошибаемся сами. Джеймс осознал: заговорив от имени Бисмарка о Гольштейне и Венеции, он, сам того не понимая, погубил то, что было бы полезной операцией для Ломбардской линии. Однако, когда он и его родственники снова принялись прорабатывать вопрос о дорогостоящих правах на их железную дорогу, они не винили себя. Хотя они вполне могли возложить вину на Австрию, они этого не сделали. Более того, уже 1 февраля 1866 г. начались переговоры о новых краткосрочных займах Вене. Ротшильды с необычной для них горячностью обвиняли во всем не Австрию, а Пруссию. Ради проформы Джеймс в ноябре послал Бисмарку ящик своего бургундского — в память о его визите в Ферьер; однако прошло много лет после неудачи с австрийским займом, прежде чем улучшилось мнение Ротшильдов о прусском министре-президенте. 16 января 1866 г. Майер Карл написал сердитое письмо из Франкфурта, которое можно считать почти призывом к оружию: «Состояние дел в этой части света день ото дня становится все сложнее, а поведение Пруссии принимает такой характер, о котором не значилось в анналах истории, и все придерживаются [того] мнения, что Пруссия заслуживает хорошего урока за скандальность, с какой она [так!] держится со всей Германией: ее поведение совершенно беспрецедентно, и бесполезно гадать, что может произойти или произойдет, но факт остается фактом: Германия в целом против политики правительства, чьим амбициозным взглядам необходимо положить конец».

Такие же чувства выражал и Лео, младший сын Лайонела, который учился в Кембридже: «Пруссаки кажутся совершенно бесчеловечными в том, что их ничем невозможно удовлетворить и что они по-прежнему стремятся погубить все малые государства». И Гольдшмидта в Вене все больше тревожила воинственность Бисмарка. Настроение Джеймса не улучшилось, когда прусский посол Гольц откровенно — хотя и явно не с санкции своего правительства — предупредил его, что война с Австрией вполне возможна, потому что «Австрия дала Пруссии отрицательный ответ по поводу Гольштейна, заявив, что она наотрез отказывается продавать свои права…». Для Альфонса Пруссия была «призраком на пиру»: он не надеялся на стабилизацию финансовых рынков, пока у власти оставался Бисмарк с его «политикой аннексий». Этим объясняется, почему Джеймс так враждебно отнесся к предложению, чтобы Ротшильды образовали синдикат и выкупили у правительства оставшиеся 80 тысяч акций линии Кельн — Минден за 20 млн талеров. 14 марта, после того, как к нему обратился помощник Бляйхрёдера Леман, и после двухчасовой беседы с Гольцем Джеймс отклонил это предложение.