Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

На самом деле император Франции на похоронах не присутствовал, он прислал своего церемониймейстера, таинственного герцога де Камбасереса. Помимо него, на похоронах не присутствовали видные политики. Зато среди телеграмм с выражением соболезнования, посланных главами государств, от австрийского императора Франца Иосифа до американского президента Улисса С. Гранта, была и телеграмма от ссыльной Орлеанской королевской семьи, чей трон Наполеон III фактически узурпировал. Значение этого события не ускользнуло от современников. Как написал Прево-Парадоль в изящно составленном некрологе, опубликованном в «Журналь де деба», Джеймс олицетворял «королевскую семью в мире финансов»: по отношению к королевской семье в мире политики он был «вынужден соблюдать, в разгар то и дело вспыхивавших… разногласий, благоразумный нейтралитет». Хотя «никто не мог упрекнуть его в том, что он в любое время отдавал кесарю кесарево», Джеймс был «скорее гражданином мира, чем принадлежал к какому-то государству в отдельности… При всем том у него имелись свои предпочтения… Разумеется, самым приятным периодом для него была Реставрация… и он придерживался высокого мнения об Орлеанском доме… [Но], обладая повышенным здравомыслием, он понимал, что настоящая безопасность возможна лишь при свободном правительстве. Он серьезно относился к делам; он не доверял поверхностным теориям и не любил рискованные предприятия. Только это отдаляло его от нынешнего времени и придавало ему налет старомодности в глазах поколения, которое не так отрицательно относится к риску не только в делах, но и в политике».

Конечно, в некрологе содержалась слабо замаскированная шпилька в адрес бонапартистского режима — такая критика в прессе стала возможной после того, как в 1867 г. приняли более либеральный закон о печати. Кроме того, замечание было близко к истине: Джеймс в самом деле до последнего относился ко Второй империи двойственно, если не враждебно, чем и объяснялось подчеркнутое отсутствие на его похоронах важных политических фигур.

Смерть Джеймса ознаменовала конец эпохи во многих отношениях. Он был последним представителем того поколения, которое родилось на Юденгассе во Франкфурте. Унаследовав в 1836 г. мантию власти от брата Натана, он помогал семье лавировать во время худшего шторма в ее истории в 1848 г. Хотя он и согласился предоставить Лондонскому дому бо‡льшую автономию, он в основном сдерживал центробежные силы, порождаемые конфликтом темпераментов и интересов внутри семьи. Джеймс преобразил Парижский дом, добавив к изначальным функциям акцептного банка и банка-эмитента инвестиции в промышленность. Он создал собственную железнодорожную «империю». В 1815 г. капитал основанного им Парижского дома составлял 55 тысяч ф. ст.; к 1852 г. цифра составляла 3 млн 541 тысячу 700 ф. ст., а всего через десять лет после его смерти — 16 млн 914 тысяч ф. ст.[65] Особенно примечательными его достижения делает тот факт, что Джеймсу удалось противостоять не только периодическим финансовым кризисам, но и целой череде суровых политических кризисов, в 1830, 1848 и 1852 гг. Кроме того, на протяжении почти 40 лет он оказывал уникальное влияние на внешнюю политику Франции и европейские международные отношения в целом. Ничего похожего не могло произойти после 1868 г. Ферьер и Северный вокзал — два самых грандиозных памятника, которые он оставил потомкам, — также вписываются в общую картину.