Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Натти снова продемонстрировал свою несгибаемость. Такие же обещания он выслушивал в те дни, когда Парижский дом устраивал большие займы для Вышнеградского, однако ничего не было исполнено. И Витте не давал Эдмонду и Эдуарду никаких оснований верить в истинные перемены политики в Санкт-Петербурге, когда они в последний раз виделись с ним в Париже. «Учитывая… все обстоятельства, — ответил Натти, — мы не можем и не хотим помогать России в ее нужде до тех пор, пока она не сделала наших единоверцев… счастливыми и довольными подданными царя и процветающими гражданами Российской империи». Для верности он добавил, что «нелепо полагать, будто еврейское население ненавидит царя. Большое количество иностранных эмигрантов [молились?] о возвращении домой и проживании у себя на родине… а еще я сказал ему, что, когда родился цесаревич, как ни странно, в гетто Лондона и Нью-Йорка пили за здоровье царя и просили о благословении новорожденному». Рафалович воспользовался возможностью и составил черновик послания, какое можно было бы отправить в Россию. Натти «слегка подправил» его, так как «я выражал особое желание, чтобы он лишь подчеркнул еврейский вопрос». Последняя попытка кого-то из русских говорить от имени «наших единоверцев» была сразу же отвергнута: «[Мы] не должны… отождествлять себя с ними, пока участь наших единоверцев в этой стране не будет гарантирована. Из всех надежных источников нам известно, что их нынешнее положение так же плохо, как и всегда, а возможно, гораздо хуже. Еврейское население живет в страхе новых погромов, которые могут произойти в любой момент, особенно когда состоится наш праздник Пасхи. Либеральная партия в России также озабочена, и мысль о большом займе, который сделают в Париже или Берлине, ужасает ее представителей. Они считают, что эти деньги, которые часто называют „средствами для ведения войны“, станут в данном случае новым символом подавления».

«Мы не можем прямо или финансово быть заинтересованы в российском займе», — таково было последнее слово Натти.

Видимо, для разъяснения своей позиции для улицы Лаффита Натти присовокупил финансовые возражения: он подозревал, что Россию ждет финансовый кризис; возможно, ей даже придется отменить конвертируемость рубля. Трудность здесь, как он сам признавал, составляло то, «что в мире очень много людей, которые смотрят на российские финансы совсем другими глазами, чем мы. Один мой знакомый, который был у меня в воскресенье, видный радикал в нашей стране… уверял… что правительство России активно использует все свои трудности и беспорядки. Он признавал, что их финансы в настоящее время в ужасном состоянии; но, усмехнувшись, добавил, что время и средства страны помогут им преодолеть трудности». И Ревелсток, и Морган побывали в Петербурге до революции 1905 г.; можно было предсказать, что, как только порядок восстановится, они возобновят переговоры о займе для России. С благословения и Асквита, и Грея они договорились разместить на лондонском рынке 13 миллионов из огромного (на 89 млн ф. ст.) выпуска российских облигаций. Конечно, главным источником финансовой поддержки для России оставалась Франция: как, наверное, понимал Натти, французские банки и держатели облигаций уже вложили в Россию слишком много, чтобы рисковать крахом валюты и обесцениванием собственных инвестиций. Но и в Берлине имелись желающие помочь России, возглавляемые Мендельсоном. Хуже того, в финансовой прессе широко сообщалось, что Ротшильды тайно подписались на заем[215].