– Перестань, – засмеялась Ребекка, пряча глаза в ладонях.
– Так вот, Генри Нордс будет у вас преподавателем в этом семестре.
Ребекка покивала в ответ, вытянув губы.
– Ты что, это ведь та-а-ак классно! – по-прежнему сокрушалась Сьюз.
– А ты фанатка его книг?
– Ну, книг я его пока не читала, зато на фото в Википедии он красавчик.
Заливистый смех девушек разнёсся по пустым коридорам.
4
Роберт заглушил мотор. Ребекка и Дэнни вышли из «лексуса».
Дэнни держался чуть позади отца и сестры, пока те, что-то обсуждая, шли по дорожке.
Лёгкость настроения, сопутствующая ему со школы, рассеялась, Дэнни в глубокой задумчивости, отчего под гладким лбом между бровей появлялась складка, рассматривал дом. Дом ему нравился и не нравился одновременно.
В первый день, когда взгляду предстала белая махина в окружении леса, ему почему-то стало тревожно. Ему отчётливо запомнилось тогдашнее яркое, однако совершенно неясное ощущение, будто бы дом, шикарный и красивый точно с открытки, аккуратные гравийные дорожки, окружающие пятачок участка деревья – всё это лишь предвестники чего-то совершенно иного. Словно разглядываешь картинку на коробке новой настольной игры. Картинка – это всего лишь картинка, а то, что скрывается за ней – уже совсем другая история. Понятнее выразиться Дэнни не мог.
А затем, пока близкие были заняты разгрузкой коробок с вещами, Дэнни почувствовал тягу, успокаивающую, оттого очень даже приятную, и без малейшего сопротивления последовал по лужайке с не покошенной травой. Он прошёл под огромным дубом, ощущая под подошвами кроссовок бугорки желудей, прямиком на задний двор. Родители и сестра остались на другой стороне дома, отсюда их не было слышно, и Дэнни ощутил, будто переместился на многие мили. Но Дэнни не испугался одиночества, потому как глядя на лес, чувствовал умиротворение. И что-то ещё.
Это
Вот и теперь Дэнни что-то ощущал. Вот только что это было? Словно едва заметный зуд где-то под кожей, источник которого никак не определить.
Ребекка, поднимаясь по ступеням вслед за отцом, мелодично рассмеялась, её смех благотворно повлиял на него, и Дэнни, растерев пальцами глаза, словно только что очнулся после тревожного сна, проследовал в дом. И всё же, закрывая за собой дверь, возникло ощущение, будто бы за ним наблюдают.
Генри приезжает на работу
1
На пустую и размашистую, словно футбольное поле парковку кампуса въехал старенький «Вольво». Тусклым светом фар он подсвечивал утренние завитки тумана и, поскрипывая, пересёк асфальтированную площадку, где остановился, едва не коснувшись передним бампером невысокой таблички с надписью «Генри Нордс». Фары погасли, мотор затих.
Генри Нордс подобрал с пассажирского сиденья с узором из тысячи трещинок на коричневой коже пачку «Мальборо» и прикурил от Зиппо. Опустил окно, выпустив наружу сизые струйки дыма на милость холодному воздуху и посмотрел на наручные часы, на вид не менее древние, чем его автомобиль (с историей, – как любил говорить сам Генри, когда кто-то иронично вопрошал, почему тот не поменяет скрипучий автомобиль), он прибыл раньше почти на целый час.
Вчера в полдень его таки разбудил телефонный звонок. С жуткой головной болью, рукой он нашарил сотовый на полу у кровати, где Генри спал в одежде на покрывале. Поднося телефон к уху, не до конца протрезвевший, с подкатывающей волнами тошнотой, Генри уже точно знал – в чём-то он облажался, – хоть и не понял ещё в чём именно.
Он начал вспоминать, что ранее уже слышал звонивший телефон, но тогда и не силился приоткрыть глаза. Зато голос из трубки, принадлежавший секретарю декана, просветил Генри на этот счёт.
Сославшись на внезапное недомогание желудка, Генри убедил девушку (из-за сухого тона он не смог определить её возраст), что к завтра он будет в полном порядке. Выслушав краткую инструкцию по поводу распорядка рабочего дня, он швырнул сотовый рядом с собой на кровать и перевернулся на спину, подмяв под себя пустую пачку, отчего весь мир нещадно сдвинулся со своей оси.
Он лежал в спальне своей квартиры, мужчина сорока девяти лет, с нестареющим лицом (как однажды сказала ему одна девушка в баре, узнав его возраст), спертый воздух казался плотным, почти осязаемым от сигаретного дыма и перегара. Лицо Генри пылало, ноздри с шумом втягивали воздух, надрывные стуки в груди отдавались по всему телу, а в дёснах и вовсе с ноющей болью. Генри с обречённостью понимал, полегчает ему лишь ближе к ночи. При условии, если он не решит опохмелиться. Но этого позволить он себе не мог, тем более после того как не явился в первый день на свою новую, постоянную работу, где наверняка ему готовили радушный приём. Он грязно выругался.