Дом севернои стороны

Наш деревянный дом был большим снаружи, но маленьким внутри. Казалось, что все его пространство съедали низкие потолки. В доме была большая комната, от которой расходились в стороны две спальни и кухня. В одной спальне жила бабушка, а в другой – я. На окнах висели белые хлопковые занавески, которые стояли колом, а на больших, широких подоконниках росли столетники с листьями-шипами. В углах устроились стулья с полукруглыми спинками, у стены – диван, а у окон – по креслу. Вечерами бабуля садилась рукодельничать, а я тем временем валялся на полу. Она вязала свои бесконечные носки из всего, что попадалось под руку. На стенах в большой комнате были развешаны кармашки для пряжи, спиц, трав и пряностей. В комнате у меня стояли стол, табурет и большая, теплая кровать у окна. Раньше тут жила мама. Здесь все о ней напоминало. Мама любила краски, поэтому каждое бревнышко в этой комнате было разрисованным, а на окне стояли сделанные её руками букеты из сухоцветов. Бабуля любила поговорить о ней:

– Мама у тебя, милок, была той еще оторвой в детстве. То стены тут разрисовывала, то яблоки майонезом поливала, то за котами с рогаткой охотилась. Однажды к нам гости приезжали и привезли магнитофон. Так вот, когда никого не было, она себя на кассеты стала записывать. Песни пела басом во все горло. А я однажды ночью случайно включила… Ну и… в общем, до туалета от ужаса еле добежала!

Каждый вечер перед сном бабуля приходила ко мне в комнату, чтобы рассказать сказку. Она включала фонарик, направляла его на стену, делала причудливые жесты руками, и в эти мгновения на стенах комнаты появлялись тени фигур героев и страшных чудовищ…

– Ты, енто, дом на въезде в Князевку помнишь? – спрашивала она меня.

– Угу, синий такой?

– Точно, синий. Там Василий жил, и была у него жена,

– начинала бабуля, складывая фигуру мускулистого Василия на пальцах. – Хорошая была, но Василий повадился её бить. Каждый день лупил. Детей не трогал, а её колошматил почем зря. Так вот жена в такую вот ночь, как сегодняшняя, задумала неладное. Пошла на кладбище, выкопала яму, сунула туда голову и позвала черта. Звать пришлось долго. Когда поднялась, по ней грязь текла не как-нибудь, а ручьями. Черт явился. Говорят, выглянул из-за памятника деду Грине, троюродному дядьке пятой жены Костика из второго дома, – бабуля очень реалистично сложила косматого, рогатого черта, тень которого на стене выросла вдвое. Я сжал кулаки. Черт на стене выглядел натурально. – Говорит: «Чего хочешь?» А жена ему и отвечает:

«Не могу больше с Васькой жить. Лупит и все тут. В могилу сведет. Помоги». Черт пообещал: «Если не боишься за Ваську своего, то помогу». Жена сказала, что не боится. Как черт ей помог, никто до поры до времени не знал. Через неделю после похода к бесу жена Васьки синяки залечила, стала веселее, румянее. А весной возле дома из сугроба оттаял и сам Васька, завернутый в одеяло и зарезанный еще в октябре, – бабушка довольно хмыкнула, увидев, как блестят от ужаса мои глаза.

Похожие сказки она сочиняла каждую ночь. Про Князевку могла рассказывать без конца. Лишь иногда, когда бабушке хотелось разнообразия, она придумывала странствия огромных караванов в пустынях, цариц тысячи и одной ночи, обсыпанные алмазами дворцы, кровавые битвы на семи кинжалах… Тогда в нашу холодную деревню с её сказками врывался горячий ветер, смешанный с песком и темным горьким дымом. На стене от бабушкиных рук, платка и вообще всего, что находилось у неё под рукой, появлялись очертания пирамид, верблюдов, шатров. Всё это обрушивалось на меня впечатлением, от которого я долго не мог уснуть и старался дышать глубже. Вдох-выдох-вдох.

Так мы и жили.

Каждый день, прежде чем пойти в школу на занятия, я бегал по два-три километра. Закалялся, купался в бочке с холодной водой…

Однажды, когда мы с бабушкой отправились купить селедки у местных рыбаков, я увидел на море, за границей нашей гавани, баркас. Тот подавал сигналы – три коротких и один длинный. Это звали на помощь. Я тут же стал кричать рыбакам. Один из них вытащил из-под навеса свою лодку и попытался выйти к утопающему навстречу. Но в том месте, где он старался отчалить от берега, волны катились валом. Несколько человек старались выйти в море, пока то мельчало, но ничего не получалась. Рыбаки уже отчаялись, но тут увидели, что баркас, который вроде бы уже должен утонуть, уверенно оседлал волны и приближался к берегу. Вытаскивать судно помогали все. Даже бабуля залезла по пояс в воду. Как только дело было сделано, моряк спрыгнул, отряхнулся от водорослей, и мы, наконец, смогли разглядеть его. Это был человек с длинными темными волосами, густыми черными бровями. Он заметил меня одним из первых, улыбнулся, протянул руку и представился:

– Привет, я – Тамаз.

Я опешил. Укротитель из московского цирка стоял прямо передо мной и протягивал руку!

Тамаз улыбался своей широкой улыбкой. Его глаза были приветливыми, и он лишь отдаленно напоминал того собранного, серьезного и страшного Тамаза на арене цирка. Но это все же был он. Его невозможно было не узнать. Я почти выкрикнул: