Дом шелка. Мориарти

Вечером мы с Этелни Джонсом пошли подкрепиться, и я с удовольствием отметил, что выглядит он лучше. Нас ждал радующий глаз гостиничный ресторанчик – столы рядышком друг с другом, на стенах – головы животных, в огромном для такого помещения камине бушует огонь. Впрочем, в этом был свой смысл: с наступлением темноты с гор прилетали потоки холодного воздуха и вихрились над деревней. Все-таки был только май, а мы находились на высоте две тысячи футов. Гостей в ресторане было лишь несколько человек, и мы выбрали столик поближе к камину, чтобы нашей беседе никто не мешал.

К нам подошла невысокая женщина с покатыми плечами, я отметил платье-фартук, рукава с буфами, шейный платок. Она поставила перед нами корзинку с хлебом и пинту красного вина в кувшине, после чего представилась: Грета Штайлер, швейцарская жена нашего английского хозяина.

– Сегодня только суп и жареное мясо, – сообщила она на отличном английском – вот бы и ужин был такой! – Муж на кухне один, и вам повезло, что народу сегодня немного. А так и не знаю, как бы управились.

– А где ваш повар? – спросил Джонс.

– Поехал навестить мать в Розенлау. Что-то ей нездоровится. Уж неделю как должен был вернуться, а все нет и нет – а ведь проработал у нас пять лет! А тут еще эта история у водопада – полиция и детективы замучили расспросами. Жду не дождусь, когда в Майрингене все станет как прежде. Нам столько внимания не надо.

И она умчалась прочь. Я налил себе немного вина, а Джонс отказался и наполнил свой стакан водой.

– Ну, что письмо… – начал я. С той минуты, как мы сели за стол, я с трудом сдерживал себя – удалось ли ему что-то выяснить?

– Думаю, мне удастся внести некоторую ясность, – ответил Джонс. – Для начала скажу: похоже, это и есть сообщение, которое вас интересует. Оно явно написано американцем.

– Откуда вам это известно?

– Я внимательно изучил бумагу – она мелованная, содержащая древесную массу, и, значит, весьма вероятно – американского происхождения.

– А содержание?

– Сейчас мы к этому подойдем. Но прежде, как мне кажется, нам нужно заключить соглашение. – Джон поднял свой бокал. Покрутил его, и я увидел, что в жидкости отражается огонь камина. – Я здесь представляю британскую полицию. Как только нам стало известно о смерти Шерлока Холмса, мы решили, что обязаны кого-то отправить на место происшествия, хотя бы из вежливости. Вы, конечно, знаете, что он часто нам помогал. А уж все, что связано с профессором Джеймсом Мориарти, для нас представляет естественный интерес. Происшедшее у Рейхенбахского водопада выглядит достаточно очевидным, но, как любил выражаться Холмс, тут явно идет какая-то игра. Ваше присутствие здесь и ваши слова о том, что Мориарти был связан с кем-то из американского преступного мира…

– Не с кем-то, сэр. С его главарем.

– Вполне возможно, что у нас с вами есть общие интересы и нам нужно работать рука об руку, но должен вас предупредить: обычно Скотленд-Ярд к сотрудничеству с иностранными детективными агентствами, особенно частными, относится весьма сдержанно. Это не всегда идет на пользу делу, но так заведено. Отсюда следует: прежде чем докладывать о таком развитии событий начальству, я должен быть полностью в курсе дела. Короче, я прошу вас рассказать все о себе и о событиях, которые привели вас сюда. Можно на условиях конфиденциальности. Но решить, как мне действовать дальше, я могу только исходя из того, что именно вы мне расскажете.

– Я охотно расскажу вам все, инспектор Джонс, – заверил я его. – Не буду скрывать: мне очень нужна любая помощь, которую вы и британская полиция сможете оказать.

Я умолк, потому что к столу с двумя мисками дымящегося супа с клецками – именно так она назвала кусочки теста, плававшие в густой бурой жидкости, – подошла фрау Штайлер. Пахло блюдо лучше, чем выглядело, и, воодушевленный запахом вареного цыпленка и трав, я начал свой рассказ.

– Я уже говорил, что родился в Бостоне, моему отцу принадлежала весьма уважаемая юридическая фирма на Корт-сквер. Из воспоминаний детства я помню семью, правильную во всех отношениях, у нас было несколько слуг и чернокожая няня Тилли, которую я обожал.

– Вы были единственным ребенком?

– Нет, сэр. У меня был старший брат, Артур, на несколько лет меня старше, и мы никогда не были близки. Отец состоял в Бостонской республиканской партии и проводил много времени в окружении единомышленников, они исповедовали ценности, которые привезли из Англии и которые, как им казалось, отличали их от остальных как своего рода элиту. У них были свои клубы: «Сомерсет», «Миопия» и многие другие. Моя мама, к сожалению, не могла похвастаться отменным здоровьем и много времени проводила в постели. В результате близости с родителями у меня не было, мы слишком редко виделись, видимо, поэтому в отроческом возрасте я стал буянить и в конце концов оставил отчий дом при обстоятельствах, о которых сожалею до сих пор.