Дом Судьбы

Поднявшись, Тея запускает руку в карман юбки. И протягивает куклу своего возлюбленного, ожидая, что тот заговорщицки улыбнется. Воскликнет: «Ты ее нашла! Все поняла и пришла».

Но Вальтер не улыбается. Он смотрит на миниатюру, и в глазах его – ужас.

– Это что? Это что, я?

– Ты, конечно. Хватит меня дразнить, Вальтер. Ты ее для меня сделал.

Но он пятится, и Тее становится не по себе.

– Так ведь?

– Где ты это взяла?

– Нашла на пороге дома утром. В свертке, с моим именем в углу.

– Ты действительно думаешь, что я бы сделал с себя куклу и оставил у тебя на пороге?

Тея запинается.

– Я… я не знаю. Я думала, что это подарок от тебя. Весточка, что ты хочешь увидеться.

– Подарок?

Вид собственной куклы будто завораживает Вальтера. Он осторожно подходит, внимательно рассматривает ее. Поднимает ручку с пустой палитрой.

– Я бы ни за что не послал такую вещь. И у меня определенно никогда не бывает пустой палитры. Моя всегда полна.

Тея пытается утянуть его обратно к нежности, к близости.

– Конечно. Но кукла очень красивая, пусть ее и создал не ты.

Вальтер снова смотрит на миниатюру.

– Мне это не нравится. – Он мельком бросает взгляд на дверь. – За нами кто‐то следит? Кто ее сделал?

Он швыряет миниатюру на простыню, вскакивает на ноги, натягивает сапоги и халат. Взволнованный, он кажется младше своих двадцати пяти.

– Ты кому‐нибудь о нас рассказывала?

– Нет, конечно.

– Не обмолвилась на балу у Саррагон? Пила вино, хвастаясь любовником из театра?

– Вальтер, нет! И даже если бы я о тебе заговорила, что плохого? Мы теперь помолвлены. Собираемся пожениться.

Он не отвечает. Видя, насколько он взвинчен, Тея решает солгать:

– Это я ее сделала.

Вальтер впивается в Тею взглядом.

– Что?

– Признаюсь: это я. – Без верхней одежды Тея остро чувствует себя голой. Жаль, никак не проскользнуть за декорации, не надеть платье, в котором она пришла. – Просто неудачная шутка. Ничего особенного.

– Ты ее сделала? Это правда?

– Думала, тебе понравится.

Из-за двери доносятся звуки шагов и шарканье, затем они смолкают.

– Что ж, нет, – тихо произносит Вальтер.

– Прости.

Тея озадачена его взвинченностью, потрясена его отвращением. Ей холодно.

– Ничего. Я тебе верю. Но сейчас мне нужно продолжить работу над пляжем.

Они смотрят друг другу глаза в глаза, супруги без бумаг о браке и колец, в мастерской, полной фантазий. Но когда они целуются и крепко обнимают друг друга, Тее становится чуточку лучше. «У влюбленных такое не редкость, – думает Тея. – Недоразумения всего лишь делают примирение приятней».

– Я рада, что мы сделали то, что сделали, – шепчет она.

– Я тоже. – Вальтер целует ее в лоб. – И мы скоро увидимся. Приятного тебе ужина в среду. Думай обо мне.

– Я всегда о тебе думаю.

Вальтер указывает на миниатюру, одиноко лежащую на простыне:

– В таком случае он может составить тебе компанию.

* * *

Тея покидает театр, чувствуя, что владеет могущественной тайной. Что‐то в ее жизни изменилось, и хочется растянуть этот миг. Тея рада, что не увиделась с Ребеккой Босман, – а вдруг пришлось бы объяснять, почему по золотому платью расползся влажный кружок. Она идет домой длинным путем, желая побыть наедине с мыслями, и чтобы никто в семье не заподозрил, что она сотворила.

Город уже давным-давно проснулся: витрины лавок открыты, торговцы Амстердама вовсю выкладывают товар. Город гордится чистотой, метла и тряпицы служат свидетельством безупречной морали – или, по крайней мере, усилий, чтобы оной добиться.

Тея бредет мимо идеальных веранд, сверкающих окон, дорожек без следа грязи. «Здесь нет греха!» – заявляют дома и улицы. Она задерживается у галантерейного магазина, разглядывает шелка и хлопок, мареновые [11], шафрановые и черные ткани, разложенные на белых досках, чтобы подчеркнуть глубину цвета. Торговец сыром медленно выкатывает на витрину тяжелые головки выдержанной гауды, похожие на огромные солнца, переставляет их с легкой улыбкой, словно приглашая прохожих сыграть в игру, правила которой известны ему одному.

Неужели никто, совсем никто не понимает, что сделала Тея? Неужели они не видят, как светятся ее глаза? Торговец сыром поднимает краснощекое лицо и заметно вздрагивает при виде Теи. Сквозь стекло трудно понять, подпрыгнул он так лишь потому, что просто увлекся и Тея возникла перед ним будто из ниоткуда, или же дело в том, что он никогда не видел ей подобных? Что так откровенно выдает его шок – добродушное любопытство, подозрительность, страх?

«Да не собираюсь я красть твой сыр», – думает Тея и быстро отворачивается, не желая, чтобы ее разглядывали, не желая, чтобы новые мысли о мастерской театра омрачились старой тревогой.

Мимо снуют служанки, безразличные, закутанные в шарфы, с пустыми корзинками в руках, они направляются на рынки, чтобы купить самую лоснящуюся камбалу и свежего мерланга, только что выловленных из ледяного моря, или наисочнейшую свеклу, чтобы праздные хозяева жевали ее и все равно жаловались. Тея продолжает бродить по улицам, погруженная в свои мысли.