Дом Цепей

Калам глянул вниз и скривил губы: — Откуда мне знать? Может, она думает, что в такой толпе сможет достичь большего.

— Большего?

— Наслаждения.

— А. Шутить изволишь? Вот бы не подумал.

— Лжец, — бросил Калам. — Минала меня прогнала. Но ты уже знаешь, иначе не вышел бы встречать.

— Я Покровитель Ассасинов, — сказал Котиллион. — Я не посредник в супружеских ссорах.

— Разве это не зависит от степени их опасности?

— Так вы уже готовы убить друг дружку?

— Нет. Я только намекаю…

— На что?

— Что ты здесь делаешь, Котиллион?

Бог надолго замолчал. — Я часто удивляюсь, — произнес он наконец, — почему ты, ассасин, не изъявляешь покорности своему покровителю.

Калам вздернул брови: — А чего ты ждал? Возьми нас Худ, Котиллион! Если тебе нужны фанатичные поклонники, не обращайся к ассасинам. По самой нашей натуре мы не приемлем подчинения. Или сам не знаешь? — Голос его затих. Калам повернул голову, внимательнее вглядываясь в полускрытую тенями фигуру. — Но ведь ты стоял рядом с Келланведом. До самого конца. Танцор, кажется, знал и преданность и рабскую покорность…

— Рабскую? — с легкой насмешкой отозвался бог.

— Или все было ради выгоды? Трудновато поверить, учитывая, через что вы прошли бок о бок. Но хватит, Котиллион. Чего тебе нужно?

— Разве я о чем-то просил?

— Ты хочешь, чтобы я… служил тебе, как служит приспешник своему богу. Наверное, меня ждет какая-то грязная миссия. Я тебе зачем-то нужен… вот только ты так и не научился просить.

Руд вдруг поднялся, вытянувшись во весь немалый рост. Тяжелая голова пошевелилась, сверкающие глаза уставились на Калама.

— Гончие встревожены, — пробормотал Котиллион.

— Я уже заметил, — язвительно сказал Калам.

— У меня много задач, — продолжал бог, — которые отнимут все мое время. Надолго. Но одновременно нужно предпринять и… кое-что другое. Одно дело — найти преданного слугу, и совсем другое — найти помощника, оказавшегося в нужном месте и способного…

Калам грубо хохотнул: — Ты пошел ловить верных слуг, но понял, что слуги слишком многого просят.

— Мы можем поспорить в любой другой день, — сказал Котиллион.

В голосе бога прозвучала ирония, позабавившая Калама. Он с неохотой начал признавать, что Котиллион ему нравится. Дядя Котиллион, как зовет его мальчик Панек. Да, Темный Трон не имеет и тени скромности, не привык следить за собой. Вот вам и причина уважать Покровителя Ассасинов. Его иногда можно устыдить. Хотя на самом деле чувства богов понять невозможно… — Согласен, — сказал Калам. — Правду говоря, Минала не желает видеть мое красивое лицо. Тем самым я становлюсь более или менее свободным…

— И лишаешься крыши над головой.

— Да, лишаюсь крыши над головой. К счастью, в твоем мире дождей не бывает.

— Ах, — вздохнул Котиллион. — В моем мире.

Калам поглядел на Руда. Зверь так и не расслабился. Ассасин начал нервничать от его неотвязного внимания. — Неужели ваши притязания — твои и Темного Трона — были оспорены?

— Трудно сказать, — пробормотал Котиллион. — Но мы чувствуем… содрогания почвы. Волнение…

— Ты сказал, Гончие встревожены.

— Точно.

— Ты вы хотите больше узнать о потенциальном противнике.

— Хотелось бы.

Калам поглядел на врата, на извивающиеся у подножия тени. — И откуда мне начинать?

— Полагаю, это место совпадет с твоими желаниями.

Ассасин бросил на бога быстрый взгляд и кивнул.

* * *

В сумерках море успокоилось. Чайки слетались с мелководий, чтобы переночевать на пляже. Резак сложил костер из кусков плавника — скорее чтобы хоть чем-то заняться, нежели для тепла, ведь канезский берег находится в субтропиках и бриз обычно бывает слабым и жарким. Затем дарудж принес воды из родника близ дороги и занялся завариванием чая. Над головой пробуждались первые мерцающие звезды.

Вопрос Апсалар остался без ответа. Резак не был готов вернуться в Даруджистан. Но и выполнение задуманного не принесло покоя его душе. Реллок и Апсалар наконец вернулись домой — только чтобы найти его населенным духами смерти, смерти, исподволь отравившей душу старика. Ныне он стал еще одним призраком на забытом берегу. Для них, живых, здесь не осталось ничего.

Знания Резака о Малазанской Империи были неполными и искаженными, он сам это понимал. Зловещая ночь в Малазе, потом три напряженных дня в Кане, завершившихся еще тремя убийствами по заказу. Империя — чуждое место, и он заранее мог предполагать, что ее нравы войдут в противоречие с тем, к чему он привык в Даруджистане. Однако увиденное в городах — днем — говорило о большей стабильности и покое, о твердом правопорядке. Впрочем, даже это его раздражало, постоянно показывая, что он здесь чужой.