Дом у кладбища

Быть может, Цыган успел уже одуматься и пожалеть, что не поладил с тетушкой. Во всяком случае, хотя туалет и гардероб были ослепительны – такие утонченные молодые люди, как он, не привыкли в чем-либо себе отказывать, – под этой оболочкой скрывались усталые чувства и тоскующая душа. Назойливые кредиторы его отыскали, преследовали, обозленного и напуганного, до самой Англии и замучили до полусмерти. Он задолжал также кое-кому из своих собратьев-офицеров, и показываться им на глаза без единой гинеи в кармане было крайне неприятно. Вредное пристрастие, на которое, как вы помните, намекал генерал Чэттесуорт, под влиянием несчастий овладевало капитаном все более; тому же способствовали и угрызения совести. Была еще и старая любовь к Лилиас Уолсингем, муки отвергнутого поклонника и надежды, свойственные сильной страсти, – иногда они вспыхивали и разгорались, а иногда слабо мерцали среди страшных теней и тьмы.

Деврё был теперь далеко не так общителен, как в более счастливые времена, – иной раз он впадал в чертовскую угрюмость и раздражительность, ибо, как вы поняли, дела его в последнее время шли из рук вон плохо. И все же бывали минуты, когда он держался почти как прежде.

Тул, проходя мимо, заметил его в окне. Деврё улыбнулся и кивнул, доктор остановился у ограды и заухмылялся в ответ, удивленно всплеснул руками, а потом щелкнул пальцами и проделал небольшое антраша, словно хотел сказать: «Ну вот ты и вернулся… и снова у нас пойдут дурачество и веселье». И Тул тут же начал выкрикивать вопросы и приветствия, но Деврё не допускающим возражений тоном пригласил его к себе наверх: капитану не терпелось услышать новости, и прежде всего об Уолсингемах. И Тул поднялся, и последовали долгие рукопожатия, после чего доктор взялся за свой ворох сплетен и затараторил без удержу.

О несчастье со Стерком и об исчезновении Наттера Деврё уже слышал. А теперь он узнал немало клубных сплетен и о том, как Дейнджерфилд сделал предложение Гертруде Чэттесуорт, и что старики не против, а юная леди решительно не желает, и что Дейнджерфилд согласен ждать ответа неопределенно долго, а до толков и мнений горожан ему, кажется, и дела нет. Затем Тул перешел к Уолсингемам, и тут только Деврё впервые насторожил слух. Доктор чувствует себя прекрасно, как обычно, и гадает, что стало с его старым другом Дэном Лофтусом, от которого уже не один месяц нет известий, а вот мисс Лили не совсем здорова: слабость здесь (Тул постучал по своей объемистой груди), совсем как у ее бедной матушки. «Мы с Пеллом консультировались и решили, что ей нельзя выходить из дому». На этом Тул не остановился, поскольку подозревал, что Деврё с Лилиас связывают взаимоотношения особого рода, и надеялся, продолжив рассказ, получить тому подтверждение – не словесное, а скорее по лицу собеседника и прочим косвенным признакам. И он начал: «Подумай только, эта окаянная ведьма Нэн… ты знаешь ее – Нэн Глинн…», и стал повествовать о том, как Нэн с матерью посетили мисс Лили, а затем и пастора; все это, надобно признать, вполне соответствовало истине. И Деврё вначале сделался белей мела, так что Тулу едва не стало за него страшно, а затем разбушевался и принялся в изобилии изрыгать проклятия и ругательства. Дав ему немного успокоиться, доктор перешел к какой-то другой теме; он хихикал и каламбурил, потоком лил скандальные сплетни и всяческого рода новости, а Деврё сидел, уставив на него свои большие мрачные глаза, и ничего больше не слышал. Деврё мысленно поносил старую миссис Глинн из Палмерзтауна, бесстыдную лгунью и так далее, спорил с доктором Уолсингемом и неистово протестовал против всего на свете.

Генерал Чэттесуорт, который вернулся в Чейплизод двумя-тремя неделями позднее Деврё, отнюдь не был рад видеть капитана. О нем и его выходках по ту сторону пролива генерал был наслышан изрядно и не одобрял их. Генерал издавна опасался, что, имея под началом Деврё, рано или поздно вынужден будет призвать его к порядку. После прибытия красавца-капитана не прошло и трех недель, а генерал уже заподозрил, что он нисколько не исправился. И генерал Чэттесуорт встречался с капитаном Деврё нечасто, а если приходилось вступать в беседу, держался высокомерно и отчужденно. С назначением в штаб дела обстояли неопределенно, – собственно говоря, вакансия, которой ожидал Деврё, так и не открылась; в общем, Деврё окончательно запутался.

В тот вечер, как это ни странно, Стерк был еще жив, и Тул сообщил, что состояние его не изменилось. Однако какое это имело значение? Ровно никакого. Этот человек не имел касательства к миру живых, как если бы был мертв уже год – или сто лет.

Доктор Уолсингем только что навестил миссис Стерк – несчастная женщина, для которой надежда превратилась в привычку, находила опору в том, что постоянно тихонько хлопотала в комнате больного. Закадычные друзья доктора, собравшиеся в «Фениксе», видели, как он выходил из дома пострадавшего, так что ему пришлось задержаться и ответить на вопросы.