Дом у кладбища

                          Звезда в вышине —
                          Милая мне,
                          Любимая мной всегда.
                          Чиста, одинока,
                          Мой путь издалека
                          Одна направляет звезда.
                          Ночь холодна,
                          Тиха и темна,
                          Но мне и заботы нет.
                          Свет счастья льет
                          Звезды восход —
                          Она мне шлет привет.
                          В трудном пути
                          Легко мне идти:
                          Отрадно звезды свеченье.
                          В синеве ночной
                          Звезда со мной,
                          Желаний суля исполненье.
                          Иду я так
                          Сквозь холод и мрак —

                          Вперед и вперед, сквозь ненастье.

                          Но вот беда —
                          Зайдет звезда,
                          Настигнет меня злосчастье.
                          Радость, печаль —
                          Стремлюсь я вдаль,
                          Навстречу судьбе любой.
                          Рассвет иль закат,
                          Лучист твой взгляд —
                          Звезда, я иду за тобой!

Несколько минут длилось безмолвие. В серебряных нотах песни прозвенело пророчество, и Тул отчасти его понял. И доктор, сам певец и любитель музыки, на несколько секунд застыл, а потом с улыбкой вздохнул и потихоньку смахнул слезу; он с живостью похвалил и песню, и исполнителя и снова вздохнул, не выпуская из рук бокала. Деврё тем временем отдернул оконный занавес и стал всматриваться в темноту за рекой, где стояли Вязы; быть может, он пытался разглядеть там одинокий дальний огонек… свою звезду… ныне потускневшую и скрытую за грозовыми облаками. О чем бы ни размышлял капитан, когда он обернулся, стало ясно, что хандра снова им овладела.

– Проклятый пунш! – На самом деле капитан выразился еще крепче. – Вы, как настоящий Мефистофель из пьесы… явились ко мне в час уединения, чтобы увлечь к погибели. Не иначе как дьявол послал вас погубить мою душу, но не удастся. Вам надобно пить?.. Я дам вам глоток… глоток воздуха; он охладит вас. Пейте сколько душе угодно.

Капитан, к ужасу доктора, поднял раму, и чудовищный снежный вихрь ворвался и закружился в комнате. Потухли свечи… взметнувшись к потолку, захлопали портьеры… раздался оглушительный стук дверей… в воздухе замелькали бумаги и уж не знаю что еще; с головы Тула едва не вспорхнул парик.

– Эй… эй… эй! Послушайте! – задыхаясь, крикнул доктор; кудри парика лезли ему в глаза и рот.

– Прочь, чернокнижник… искушение, прочь… отыди, Мефистофель… вон, проклятый котел! – прогремел капитан; и в самом деле, веселящая чаша полетела через открытое окно в морозную слякоть; сквозь рев бури слабо послышался звон фарфора.

Тул стоял в темноте, под порывами ветра, и ругался как извозчик.

– Слава богу! Избавился, – продолжал Деврё. – Я спасен… но вас благодарить не за что; и послушайте, доктор, мне лучше побыть одному… оставьте меня, прошу… и прошу, простите.

Ощупью, спотыкаясь и не переставая ворчать, доктор выбрался из комнаты, и дверь за ним захлопнулась с грохотом, похожим на пушечный выстрел.

– У парня мозги не в порядке… delirium tremens[52], не удивлюсь, если он и сам выпрыгнет из этого окаянного окошка, – пробормотал доктор, в коридоре поправил парик, затем довольно кротким голосом призвал к себе снизу миссис Айронз со свечой и нашел свой плащ, шляпу и трость; таинственным взглядом он призвал миссис Айронз последовать за ним в холл и там, задрав подбородок, указал на потолок, в ту точку, над которой, по его предположению, находился сейчас Деврё.

– Послушайте, каких-нибудь странностей, возбуждения вы за ним не замечали?.. Раздражительности, чудачества… а? – И потом: – Вот что: присматривайтесь к нему и, если заметите что-нибудь необычное, не забудьте дать мне знать… понятно? А сейчас уговорите его закрыть окно и зажечь у себя свечи.

И доктор, закутавшись в накидку, нырнул во тьму и ураган; огибая подножие лестницы, он ощутил слабый запах пунша, поднимавшийся с земли, и в нем зашевелились злость и досада.

Часом позже Деврё, оставшийся в одиночестве, призвал к себе миссис Айронз и, приняв ее торжественно-галантно, сказал:

– Мадам, не будете ли вы любезны одолжить мне свою Библию?

Деврё встал на путь исправления; начал он, как уже убедился читатель, довольно бурно, но теперь неистовство сменилось спокойствием и безмятежностью. Матрона только переспросила:

– Мою?.. – и остановилась, усомнившись в свидетельстве собственных ушей.

– Вашу Библию, мадам, будьте так добры.

– О, мою Библию? Я… Конечно, капитан, золотко.