Дом в Мансуровском

Юлька права, это из серии выхаживания колченогих собак и блохастых дворовых кошек, а никакая не любовь, она все придумала. Вечно ей надо кого-то опекать.

Между тем жизнь продолжалась и готовила много сюрпризов, все самое главное было еще впереди.

Вскоре она встретила Лешу.

Как он был прекрасен, ее возлюбленный! Как хорош и красив! Как строен и мускулист, какие прекрасные у него руки! А волосы – нежные, волнистые, светло-русые. И спокойные серые глаза. В такие посмотришь, и в сердце поселяются покой и радость. Но главное – уверенность. Уверенность, что тебя защитят и не оставят.

Спустя три недели она пригласила его домой. Папа, взяв с собой Асю, уехал на конференцию в Ленинград. На целых три дня! Целых три дня они были одни.

Маруся готовила ужин и накрывала стол – по-праздничному, со скатертью и парадной посудой. В первый же вечер Леша остался в Мансуровском.

Весь следующий день они провели в постели, и это было так здорово, так нежно и так интересно, что Маруся стыдилась своего пыла и своих желаний. Удивительным образом все совпало, удивительным. Они подходили друг другу, как отлитые по чертежам формы, как выточенные втулки, как ювелирные замки.

После он засыпал, а Маруся изучала его прекрасное лицо, сильную шею, плечи, руки, родинку на внутренней стороне ладони.

Ей нравилось в нем все, что называется, от и до. Он был прекрасен во всех проявлениях. И как ей нравилось заниматься с ним любовью! Совсем не страшно и уж тем более не противно, как говорили некоторые. Это было волшебно. Спал он чутко, нервно, реагируя на любые звуки. Иногда, как ребенок, всхлипывал во сне, и Маруся обнимала его и шептала: «Тихо, тихо, все хорошо. Это мусорная машина, она всегда гремит в четыре утра. А это коты, Лешик, просто коты, подрались, наверное». Он вздрагивал, морщился, но, прижавшись к ней, успокаивался, лицо его разглаживалось и снова становилось наивным и детским.

Однажды он сказал ей:

– Я тебя никуда не отпущу. Никуда и никогда.

Почему-то она рассмеялась. Наверное, от счастья и от смущения.

Да и ей самой все было понятно, он – ее будущий муж, ее единственный, ее возлюбленный. Отец ее детей. И они с ним навсегда. Что б ни случилось.

Спустя месяц они расписались.

Родители жениха служили в Магадане, приехать не смогли, и Александр Евгеньевич страшно переживал по этому поводу: «Как же так, – приговаривал он, – такое событие, а они игнорируют!»

Приехать не приехали, а поздравительную телеграмму прислали: «Дорогие дети, Машенька и Алеша! С началом новой, взрослой, жизни. Пусть всегда рядом с вами будут любовь и взаимопонимание, сила духа и умение прощать.

Обнимаем, родители».

Что ж, вполне мило, и Александр Евгеньевич немного успокоился.

Может, и вправду не смогли, все в жизни бывает. Люди они небогатые, гостиница им не по карману, а смущать новых родственников постеснялись. К тому же в семье еще двое детей, сестра и малолетний брат.

Юля наблюдала за свадебным действом с ироничной улыбкой. Выйдя на балкон, позвала с собой Марусю. Та пошла неохотно, отлично понимая, о чем пойдет речь.

– Довольна? – усмехнулась старшая. – Окольцевалась?

– Мы любим друг друга, – сухо сказала Маруся, – и не хотим расставаться.

– Причина, – кивнула сестра, – это причина! И что, теперь вслед за мужем? На рубежи, так сказать, родины? На край земли, где бродят белые медведи?

– Белых медведей там нет, учи географию. И вообще, Юль! Может, не надо?

– Не надо, – с деланой готовностью согласилась сестра. – Ты права – уже не надо. Поздно. Раз нет мозгов – что уж теперь. Нет, против него я ничего не имею! Лешка вполне. Он-то да, а вот ты, Маша, дура. Езжай, милая, езжай! Бросай институт, покупай валенки и тулуп – и вперед! Обустроишься, обзаведешься новыми друзьями, офицерскими женами. Будешь на общей кухне капусту квасить. А что? Витамины. Там же с витаминами плохо? Институт побоку, понятное дело. Зачем тебе там, в гарнизоне, высшее образование? Английский, французский – зачем? С медведями разговаривать?

– Да нет там медведей! – закричала Маруся – И институт я окончу! А ты… Да что ты понимаешь в любви? Вечно над всеми подтруниваешь, над всеми насмехаешься и вечно всех осуждаешь! Вот влюбишься – тогда посмотрим!

– За меня не волнуйся, – усмехнулась Юля. – Так, как ты, точно не влюблюсь! Чтобы разум потерять? Нет, не мой случай.

Спустя час старшая ушла, и младшая успокоилась. И все-таки вечером разразился скандал.

С несвойственной ему резкостью и на повышенных тонах Александр Евгеньевич требовал от Маруси окончить институт, а уж потом воссоединяться с законным мужем.

– Для нас и так это большая беда, – повторял он. – Беда, что ты уезжаешь.

Ася бегала вокруг мужа, подавая ему то воду, то сердечные капли. Маруся отстаивала свои права, и в ее сторону летели искры, исходящие от Аси. Молодой муж молчал. В конце концов профессору стало плохо, от «Скорой» он отказался, но согласился уйти к себе.

Ася с укоризной смотрела на падчерицу, и Маруся пошла в отцовский кабинет.