Дом Весталок

Он пытался делать судорожные вдохи, борясь за то, чтобы схватить ртом побольше воздуха. Смотреть на эго смерть было ужасно. Наконец хрипы и стоны прекратились. Его конечности расслабились. Жизнь уже покинула его тело.

Антония стояла рядом, потрясенная и молчаливая, ее лицо было похоже на окаменевшую трагедийную маску.

— О, нет! — прошептала она, опускаясь на колени и обнимая тело. Она снова начала кричать и дико рыдать. На ее агонию было почти так же тяжело смотреть, как на предсмертную агонию Тита, и, похоже, нельзя было ничего поделать.

— Как, это могла случиться? — сказал Луций. — От чего такое могло произойти?

Эко, распорядитель и я тупо переглянулись.

— Это она виновата! — завопила Антония.

— Кто? — спросил Луций.

— Твоя кухарка! Эта ужасная шлюха! Это она виновата!

Луций огляделся на разбросанные остатки еды. Корки хлеба, баночка меда, маслины, бурдюк. Там еще лежала разбитый глиняный кувшин — по-видимому, его глухой треск я и услышал.

— Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что Давия отравила его?

Рыдания Антонии застряли у нее в горле.

— Да, именно так! Да! Еду собрала и положила в корзину одна из моих собственных рабынь, но ее приготовила. Давия! Эта ведьма отравила его. Она отравила всю еду!

— О, дорогая, но это значит… — Луций опустился на колени. Он схватил Антонию за руки и посмотрел ей в глаза. — Вы тоже можете отравиться! Антония, вы чувствуете боль? Гордиан, что нам можно для нее сделать?

Я посмотрел на него пустым взглядом, так как не имел никакого представления.

У Антонии не было никаких симптомов отравления. В конце концов, стало понятно она не была отравлена. Но что-то убило ее мужа, причем самым внезапным и ужасным образом.

Вскоре прибежали ее рабыни. Мы оставили их оплакивать тело и вернулись на виллу, чтобы разобраться с Давией. Луций направился на кухню.

— Давия! — Ты знаешь, что случилось?

Она посмотрела в пол и тяжело сглотнула. — Говорят… что один из ваших гостей умер, хозяин.

— Да. Что ты об этом знаешь?

Она выглядела потрясенной.

— Я? Ничего, хозяин.

— Ничего? Они ели приготовленную тобой еде, когда Титу стало плохо. А ты говоришь, что ничего об этом не знаешь?

— Хозяин, я не понимаю, что вы имеете в виду…

— Давия, — сказал я, — ты должна рассказать нам, что происходило между тобой и Титом Дидием.

Она замялась и отвела взгляд.

— Давия! Этот человек мертв. Его жена обвиняет тебя. Ты в большой опасности. Если ты невиновна, только правда может спасти тебя.

— Ничего! Клянусь тенью моей матери. Не то чтобы, как раньше. Он подошел ко мне в вашем доме, хозяин, еще в городе в ту ночь, когда впервые приехал… и завел меня в пустую комнату. Я этого не хотела. Он и здесь пытался проделать то же самое. Преследовал меня, загонял меня в угол. Лапал меня. Я никогда не поощряла это, а он дергал меня за одежду, щипал, лез целоваться. Я его все время отстраняла. Но он не отставал, и все время преследовал меня. Когда вы все, наконец, вернулись, я чуть не заплакала от облегчения.

— Значит, он докучал тебе, — грустно сказал Луций. — Ну, я бы в это поверил. Признаю вину, я должен был сказать ему, чтобы он держал руки подальше от моей собственности. Но неужели эти приставания были так ужасны, что тебе пришлось его отравить?

— Нет! Я никогда…

— Тебе придется ее пытать, если ты хочешь узнать правду! — Антония стояла в дверях. Ее кулаки были сжаты, волосы взлохмачены. Она выглядела совершенно обезумевшей, как мстительная гарпия. — Мучай ее, Луций! Так поступают все, перед тем, как рабыня дает показания в суде. Это твое право — ты ее хозяин и это твоя обязанность — ты был ее хозяином до его смерти Тита!

Давия побелела, как мотыльки, вылетевшие из улья. Она упала в обморок прямо на пол.

Антония, обезумев от горя, удалилась в свою комнату. Давия пришла в сознание, но, похоже, была охвачена какой-то мозговой лихорадкой; она дико дрожала и не хотела ничего говорить.

— Гордиан, что мне делать? — Луций расхаживал взад и вперед по фойе. — Полагаю, мне придется пытать девушку, если она не признается. Но я даже не знаю, как это делать! Ни из одного из моих фермерских рабов вряд ли получился бы подходящий палач. Ведь мы живем здесь почти, как родственники…

— Говорить о пытках преждевременно, — сказал я, задаваясь вопросом, пойдет ли Луций на такое. Он был мягким человеком в жестоком мире; иногда ожидания мира побеждали его патрицианскую природу. Но он мог и удивить меня. Но я не хотел бы и слышать об этом. — Я думаю, нам следует еще раз взглянуть на тело, теперь, когда мы немного успокоились.

Мы вернулись к ручью. Тит лежал точно так же, как мы его оставили, обнаженный, если не считать набедренной повязки. Кто-то закрыл ему глаза.

— Ты много знаешь о ядах, Гордиан, — сказал Луций. — Что ты думаешь?

— Есть много ядов и много реакций на них. Я не могу предположить, что убило Тита. Если мы найдем какой-нибудь запас яда на кухне или если кто-то из рабов видел, как Давия что-то делала с едой…