Дом Весталок

Эко указал на разбросанную еду и изобразил, как овцы ее едят, а затем разыграл смерть животного — неприятную для нас пантомиму, поскольку он только что стал свидетелем настоящей смерти.

— Да, мы могли бы проверить наличие яда в еде таким образом, по испражнениям какой-нибудь бедной овцы. Но если он был в еде, которую мы здесь видим, то почему не отравилась и Антония? Эко, принеси мне эти осколки глиняного кувшина. Ты помнишь, говорил, что слышал звук чего-то разбитого примерно в то же время, когда мы услышали крик Тита?

Эко кивнул и протянул мне кусочки обожженной глины.

— Как вы думаете, что было в нем? — спросил я.

— Думаю, вино. Или вода. — сказал Луций.

— Но здесь для этого есть бурдюк. Внутри эта бутылка кажется такой же сухой, как и снаружи. У меня есть нехорошее предчувствие, Луций. Вы не позовете Урсуса?

— Урсуса? Но зачем?

— Хочу задать ему вопрос.

Вскоре с холма спустился пчеловод. Для такого крупного медведе-подобного парня он был очень брезглив по отношению к мертвецу. Он держался подальше от тела и корчил гримасу каждый раз, когда смотрел на него.

— Я горожанин, Урсус. Я не очень много знаю о пчелах. Меня никогда не жалила ни одна из них. Но я слышал, что пчелиный укус может убить человека. Это правда, Урсус?

Он выглядел немного смущенным при мысли, что его любимые пчелы могут сделать такое.

— Ну, да, такое случается. Но довольно редко. Большинство людей жалят пчелы, но это достаточно быстро проходит. Но некоторые люди…

— Ты когда-нибудь видел, как кто-нибудь умирал от укуса пчел, Урсус?

— Нет.

— Но со всеми твоими знаниями ты должен хоть что-то знать об этом. Как это происходит? Как они умирают?

— У них отказывают легкие. Они задыхаются, не могут дышать, синеют…

Луций выглядел ошеломленным:

— Думаешь, это они, Гордиан? Что его ужалила одна из моих пчел?

— Давайте посмотрим. Жало оставило бы след, не так ли, Урсус? Как выглядит укус?

— О, да, красная опухоль. И более того, можно найти отравленный шип. Он остается, в теле, когда пчела улетает. Совсем крошечный, но его нетрудно найти.

Мы осмотрели грудь и конечности Тита, перевернули его и осмотрели спину. Мы расчесали его волосы и осмотрели кожу головы.

— Ничего, — сказал Луций.

— Ничего, — признал я.

— Каковы вообще шансы, что пчела случайно пролетела…

— Кувшин, Эко. Когда ты слышал, как она разбилась? До того, как Тит закричал, или после?

— «После этого». — Эко махнул рукой, покрутив пальцем и показав вперед. Затем он дважды хлопнул.

— Да, я тоже это помню. Пчела, крик, разбитая бутылка… — Я представил себе Антонию и Тита, когда я в последний раз видел их вместе, шедших рука об руку и обожающих друг друга, когда они направлялись к ручью. — Двое влюбленных, одни на травянистом берегу — чего от них можно было ожидать разумного?

— Ну, что скажешь, Гордиан?

— Я думаю, нам придется изучить Тита более подробно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, нам придется снять с него набедренную повязку. Видите ли, она уже слегка размотана. Наверное, Антонией.

Как я и предполагал, мы нашли красную опухоль от пчелиного жала в самом интимном месте.

— Конечно, чтобы быть абсолютно уверенным, мы должны найти это жало и удалить его. Я оставляю эту задачу на вам, Луций. В конце концов, он был вашим другом, а не моим.

Луций поискал и послушно извлек крошечный шип.

— Забавно, — сказал он. — Я думал, что размеры будут больше.

— Ты про жало?

— Нет, про его… орган… ну, судя по тому, как он всегда хвастался, я думал, что он должен быть… хотя, неважно.

Столкнувшись с правдой, Антония призналась. Она никогда не собиралась убивать Тита для того, чтобы наказать его за преследование Давии.

Цель ее раннего утреннего похода к ручью, якобы для сбора цветов, на самом деле была для другого. Для этого она использовала глиняный кувшинчик, засунув в него пчелу, закупорив пробкой и спрятав под цветами в своей корзине. Позже сам Тит невольно отнес эту пчелу в кувшинчике, спрятанном в корзине с едой к ручью.

Идею Антонии подала скульптура Приапа в лощине.

— Мне всегда казалось, что бог выглядит таким… уязвимым … именно в это самое место, — сказала она нам. Если бы она могла нанести Титу рану в самое чувствительное для мужчин место, подумала она, наказание было бы не только болезненным и унизительным, но и уместным.

Пока они расслаблялись на одеяле у ручья, Антония заключила Тита в любовные объятия. Они обнялись и расстегнули одежду. Тит возбудился, как она и планировала. Пока он лежал, закрыв глаза с мечтательной улыбкой, Антония потянулась за глиняным кувшинчиком. Она встряхнула его, чтобы взбудоражить пчелу, затем откупорила и быстро прижала горлышко к его возбужденному члену. Укус был нанесен до того, как Тит понял, что происходит. Он вскочил, вскрикнул и выбил кувшинчик из ее рук. Он разбился о ствол ивы.

Антония приготовилась убежать, зная, что он может взорваться от гнева. Вместо этого Тит начал хвататься за грудь и задыхаться. Последовавшая за этим катастрофа застала ее врасплох. Тит умер за считанные секунды. Шок и горе Антонии были совершенно искренними. Она хотела причинить ему только боль, но никак не убивать.