Дом, забытый временем

Возможно, ответ крылся в обычае местных жителей равнины приносить в жертву новообразованную пару накануне жатвы и перед наступлением весны. Судя по рассказам аборигенов многочисленных племен, которых успел опросить Мортби, пара просто входила в лес и не возвращалась. Правда, разные версии происходящего изобиловали эзотерическими подробностями и толкованиями, определявшими назначение обряда: «освободить лес и накормить поля» или «приходит время Телиставве родиться заново», или «что за печальную песню слышит одинокий пастух в сумерках?– то песня, возвещающая, что покровитель ублаготворен». Возможно, если разгадать значение этих фраз, то найдется решение проблемы. Правда, сколько Мортби ни бился, истолковать их не получалось.

Жюн тоже смотрела на брошенную обувь под кроватью.

– Следов борьбы нет,– заметила она. – Должно быть, он ушел добровольно.

– Это вряд ли,– возразил Мортби.

– Вчера я не говорила,– продолжила Жюн,– но пока ты искал Софию, мы с Брюсом и Анитой сделали с десяток рентгенограмм земли в глубине леса. Помнишь теорию Рейнмана о том, что у здешних деревьев – общая корневая система? Так вот, он оказался прав: весь лес – это одно дерево. Колоссальный росток из одного семени. Рейнман назвал его аркадийским.

– А это значит,– продолжил за нее Мортби, тут же возмутившись, что Рейнман покусился на его епархию,– что наш Аркадийский лес и местная чаща произошли от общего предка.

– Почему нет? Лично мне куда проще поверить в то, что миф о сатирах родился благодаря особенностям местной экологии, а мифический Аркадийский лес и местные чащи выросли из идентичных семян, нежели в то, что две практически одинаковые религии могли возникнуть по чистой случайности... Постой, где Анита?

Мортби огляделся: в палатке ее не было. Тогда он подбежал к двери и выглянул на улицу: пусто. Верхушки деревьев лениво – и даже как будто надменно – покачивались на утреннем ветру. Мортби побежал к палатке Аниты, Жюн – за ним. Внутри тоже никого не было. Мортби выругался.

– Как она могла так сглупить и отправиться за Саммертоном в одиночку? После того, что стало с Софией!

Жюн задумчиво смотрела на лес.

– Кто знает,– произнесла она. – Может, это Телиставва призвал ее?

– Чушь! Идем за ней. Если поторопимся, то, может, еще догоним.

Мортби побежал прямиком к озеру, Жюн следовала за ним попятам. Но не успели они добраться до водоема, как раздался крик Аниты. Ее следы, частично затоптанные копытами – как и в случае с Софией – вели печально коротенькой цепочкой к кромке воды и там обрывались. Заросли тростника словно сделались гуще со вчерашнего дня.

– Как она могла так сглупить?– снова произнес Мортби.

Жюн остановилась возле него и ахнула.

– Смотри – вон там, на том берегу!

Мортби, еще не подняв глаз, уже знал, что увидит: лицо сатира, напоминающее треугольный бутон уродливого цветка. Кроваво-красные губы, скривившиеся в надменной усмешке. Чешуйчатые руки и плечи, как серые гнилые сучья. В порыве отвращения Мортби выхватил фотонный пистолет и прицелился в Пана.

Жюн выбила оружие у него из рук.

– Как ты смеешь думать о его убийстве! Он прекрасен!

Мортби нагнулся подобрать пистолет, а когда выпрямился, Телиставвы уже и след простыл. Руки у Мортби тряслись:

– Прекрасен, говоришь?– резко произнес он. – Он зло, непотребство! Как ты не видишь? Это же сам Пан! А Пан – прототип сатаны.

Жюн облизнула пересохшие губы и отвернулась.

– Я и забыла, что в тебе сидит пуританин. Само собой, для тебя такое создание – воплощенное зло. Ну что, возвращаемся в лагерь?

Обратно шли молча. Едва они покинули пределы чащи, как Мортби ощутил острую боль в пальцах ног. Очутившись у себя в палатке, он разулся – боль немного унялась, но не прошла совсем. Остаток дня он приводил в порядок записи, а когда закончил, хмуро перечитал их. Два члена группы пропало, еще двое погибли – в таких обстоятельствах ему надлежало вернуться в Б’крован и сообщить обо всем в местное отделение Бюро галактических исследований. Если повезет, дадут второй шанс, если нет – что вероятнее,– поручат дело соответствующим органам, и тогда уже кто-то другой удостоится чести рассказать миру о параллели между контавабским культом и мифом о Пане и сатирах.

Мортби присоединился к Жюн в общественном центре, где они без особого аппетита поужинали. Когда заканчивали трапезу, вновь зазвучала флейта Пана, и они вышли на улицу послушать. На сей раз мелодия звучала еще грустнее. И вновь она показалось Мортби неуловимо знакомой: эти нежные переливы и увядание, и страдальческий уход в тишину.

Жюн побелела.

– Надо уходить, Алан. Нельзя задерживаться ни секунды. Происходит что-то ужасное. Не знаю что, но... я просто чувствую это.

Мортби замотал головой:

– Сейчас нельзя уходить – близится ночь, и я толком не знаю маршрута. Уедем завтра, а сейчас мне надо прилечь: ноги болят просто чудовищно.