Дома моей души

Дед повел меня в столовую, где почти вся команда ужинала, знакомиться.

На следующий день мы пришли в Томск, и дед повез меня к своей бабке. Они жили с

ней ровно напротив знакомого мне поселка, послужившего мне местом приписки в этот мир. Поселок назывался смешным именем Самуськи. И был один к одному поселком водников с обязательными затоном и караванкой.

Если свою бумажную родину я помню в основном изнутри дома и огорода моей бабушки, то этот я до сих пор помню весь.

Помню расположение улиц, и даже домов дальней родни своей новой бабки.

От пристани мы идем с дедом вдоль широченной, покрытой низенькой травой улицей. Эта улица похожа на мою прародину. Но здесь чувствуется, что это не разморенная солнцем деревня в полуденной дрёме. Здесь много народу, магазинов, столовых, здесь большущий рабочий поселок, хотя дома похожи на деревенские дома моей прародины.

Они такие же большие, светлые, окруженные палисадниками с лавочками, и на них также сидят старенькие бабушки.

Я горда, что я взрослая, мне пять лет. И я совсем по-взрослому иду рядом с дедом20.

–Егорыч, никак внучка твоя, – уважительно обращаются они к моему деду.

Я смотрю на моего «деда», который моложе меня нынешней лет на пятнадцать, и опять вижу то, что дед пытается скрыть от всех. Но понимаю его только сейчас, глядя на трепет, с которым смотрит на свою внучку, не родную мне, мой муж.

А тогда я вижу, как дед идет прямо и торжественно, и я рада, что дед гордится мной, такой красавицей, в парадном, хоть и вылинявшем на солнце платье. Но ведь это совсем не важно. Важно, что платье на мне – самое парадное. С лентой, выползшей из моих непослушных кос, как дед не пытался освоить это дело, ведь у него были в основном одни сыновья, а его единственную дочь – мою мамку заплетала моя бабушка.

И я иду рядом с ним такая же гордая за него, что у него замечательная внучка. И гордая своей радостью, что я, впервые за свою длинную жизнь, иду в гости к своему родному деду. И я рада, что мой дед наверняка рад моей несказанной красоте, свалившейся на меня в виде моих глаз разного цвета. Ведь мне они нравятся, а значит, и всем тоже.

Да, поселок большой, даже больше ставшего мне родным Затона. Множество перекрестков, значительно больших, чем площади города, где я живу сейчас. Отсутствие всякого транспорта, не отяжеляло тогда никому жизнь. И сейчас, стоя на остановке в стайке школьников, ждущих автобус, чтобы проехать две малюсеньких остановки до школы, я понимаю, как по-иному мы жили тогда.

Хуже или лучше? Ответа не знаю, мы тогда еще не знали, что через несколько десятков лет наступит всеобщая автомобилизация и эта волна докатится и до поселков.

Мы просто шли с дедом, наполненные с ним одинаково до краев радостью нашей встречи и предвкушением будущих радостей, его, моей, его бабушки, в общем, нашей общей радости в доме деда.

Вот и дедов дом, почти в конце этой длинной улицы. Такой же большой и красивый, как все. С таким же палисадником, полным цветов, и лавкой вдоль палисадника, перед калиткой. Меня поразил дедов двор, крытый по периметру крышей на высоких столбах. Такого я не видела ни у кого, хотя домов мы прошли ужас, сколько много. И дедова бабка, яркая, не похожая ни на кого из нас. Черные волосы, черные брови, черные глаза и крашенные губы, с прорисованным сердечком не шли ни в какое сравнение с моими, совсем незавидными перед её красотой, мамкой и бабкой, с их светлыми, пушистыми волосами и прозрачными зелено-голубыми глазами. Волосы этой, второй бабки были сложены какими-то кренделями и блестели, как налакированные. На мой вопрос, почему её волосы лежат так красиво, бабка ответила, что это прическа из парикмахерской.

Теперь, по-прошествии времени, я с грустью думаю о моей первой, «непутёвой» бабке и о моей мамке, путёвой, но вряд ли ходивших тогда в парикмахерскую, просто сделать прическу к приходу мужа. Когда с этим мужем второй бабки жила первая, ей досталось не то время, не те возможности. Ей досталась куча ребятишек, работа до изнеможения и война. Теперь моей непутевой бабке делать прическу было не для кого, а моей мамке некогда и негде. Парикмахерских на пароходах тогда не было, а вьюжными зимами, крутясь между детьми, топкой печи и готовкой обеда ни у кого из женщин нашего небольшого Затона не возникало желание долго ждать редкий автобус на продуваемой ветрами остановке, потом ехать в промерзшем автобусе в город. Искать парикмахерскую, сидеть там в длиннющей очереди, чтобы тебе накрутили волосы на обжигающие бигуди или сожгли их щипцами. Все эти радости уже вполне испытала я, когда мы с одноклассницами, по достижении старших классов, подвергали себя экзекуциям с палением наших волос, ушей и шей. Но что ни сделаешь ради своей несказанной красоты перед танцами в нашем незабвенном клубе. По накалу страстей, мечтаний, надежд, вполне могущему тогда поспорить с современными элитными клубами.

Но это потом. А сейчас я впервые вижу этакую красоту, потрясшую меня до глубины души, на голове яркой тети, которую дед назвал бабушкой Ниной.