30
31
С этого года были заведены и особые книги по изготовлению царевичу платья и других предметов (32
В 1630 г., мая 26-го, сурначей Семен Рубцов выучил в сурну (играть) шесть человек накрачеев (33
34
35
36
37
38
39
40
«Молитва, на пострижение власом, отрочати» (41
См. «История Российская с самых древнейших времен... собран. и опис. ... В. Н. Татищевым», кн. III (M,), 1774 г.42
См.: «Исследования, замечания и лекции о Русской истории» М. Погодина. М. 1856. Т. VII (43
44
Боярин Иван Никитич Романов на крестинах царевича, 22 марта 1629 г, поднес два пистолета маленьких, из которых один здесь описан.45
46
47
48
49
Любопытные подробности этого обычая сохранены в записках М. С. Щепкина: «Учился я весьма легко и быстро, ибо едва мне сравнялось шесть лет, как я уже всю премудрость выучил, т. е. азбуку, Часослов и Псалтырь: этим обычно тогда и оканчивалось все учение, из которого мы, разумеется... приобретали только способность бегло читать церковные книги. Помню, что при перемене книги, т. е. когда я окончил азбуку и принес в школу в первый раз Часослов, то тут же принес горшок молочной каши, обернутый в бумажный платок, и полтину денег, которая, как дань, следуемая за ученье, вместе с платком вручалась учителю. Кашу же обычно ставили на стол и после повторения задов (в такой торжественный день учения уже не было) раздавали всем учащимся ложки, которыми и хватали кашу из горшка. Я, принесший кашу и совершивший подвиг, т. е. выучивший всю азбуку, должен был бить учеников по рукам, что я исполнял усердно, при всеобщем шуме и смехе учителя и его семейства. Потом, когда кончили кашу, вынесли горшок на чистый двор, поставили его посередине, и каждый бросал в него палкой; тот, кому удавалось разбить его, бросался бежать, а прочие, изловив его, поочередно драли за уши... По окончании Часослова, когда я принес новый Псалтырь, опять повторилась та же процессия...» – «Комета», учено-литературный альманах, изд. Н. Щепкиным. М., 1851. С. 167—16950
Таким образом, имя дьяка присваивалось вообще грамотею-учителю, который именовался также и мастером, как и женщина-учительница называлась мастерицею (51
Тяжелая сторона старинного обучения грамоте, особенно в низших слоях тогдашнего общества, весьма резко обозначена в записках майора Данилова: «Памятно мне мое учение у Брудастого (пономарь-учитель) и поднесь, по той, может быть, причине, что часто меня секли лозой: я не могу признаться по справедливости, чтоб во мне была тогда леность или упрямство, а учился я по моим летам прилежно, и учитель мой задавал мне урок учить весьма умеренный, по моей силе, который я затверживал скоро; но так как нам, кроме обеда, никуда от Брудастого отпуска ни на малейшее время не было, а сидели на скамейках безысходно и в большие летние дни великое мучение претерпевали, то я от такого всегдашнего сидения так ослабевал, что голова моя делалась беспамятна и все, что выучил прежде наизусть, при слушании урока к вечеру и половины прочитать не мог, за что последняя резолюция – меня, как непонятливого, «сечь». Я мнил тогда, что при учении терпеть наказание необходимо». «Записки артиллерии майора Мих. Вас. Данилова». М, 1842. С. 38 [написаны в 1771 г.] (52
По свидетельству Даниила Мордовцева «О русских школьных книгах XVII века», 1861, кн. IV: «Святые, покровительствующие книжному научению, считались у нас Косма и Дамиан, пророк Наум и тот святой, в честь которого дано имя учащемуся при крещении... чем и объясняется существующее даже до сих пор обыкновение у нашего простонародья и в средних сословиях перед началом учения молиться пророку Науму, так же как об успешном учении молятся Иоанну Богослову (в Азбуковниках о нем же упомянуто, как о покровителе собственно письма) (53