30
31 С этого года были заведены и особые книги по изготовлению царевичу платья и других предметов (
32 В 1630 г., мая 26-го, сурначей Семен Рубцов выучил в сурну (играть) шесть человек накрачеев (
33
34
35
36
37
38
39
40 «Молитва, на пострижение власом, отрочати» (
41 См. «История Российская с самых древнейших времен... собран. и опис. ... В. Н. Татищевым», кн. III (M,), 1774 г.
42 См.: «Исследования, замечания и лекции о Русской истории» М. Погодина. М. 1856. Т. VII (
43
44 Боярин Иван Никитич Романов на крестинах царевича, 22 марта 1629 г, поднес два пистолета маленьких, из которых один здесь описан.
45
46
47
48
49 Любопытные подробности этого обычая сохранены в записках М. С. Щепкина: «Учился я весьма легко и быстро, ибо едва мне сравнялось шесть лет, как я уже всю премудрость выучил, т. е. азбуку, Часослов и Псалтырь: этим обычно тогда и оканчивалось все учение, из которого мы, разумеется... приобретали только способность бегло читать церковные книги. Помню, что при перемене книги, т. е. когда я окончил азбуку и принес в школу в первый раз Часослов, то тут же принес горшок молочной каши, обернутый в бумажный платок, и полтину денег, которая, как дань, следуемая за ученье, вместе с платком вручалась учителю. Кашу же обычно ставили на стол и после повторения задов (в такой торжественный день учения уже не было) раздавали всем учащимся ложки, которыми и хватали кашу из горшка. Я, принесший кашу и совершивший подвиг, т. е. выучивший всю азбуку, должен был бить учеников по рукам, что я исполнял усердно, при всеобщем шуме и смехе учителя и его семейства. Потом, когда кончили кашу, вынесли горшок на чистый двор, поставили его посередине, и каждый бросал в него палкой; тот, кому удавалось разбить его, бросался бежать, а прочие, изловив его, поочередно драли за уши... По окончании Часослова, когда я принес новый Псалтырь, опять повторилась та же процессия...» – «Комета», учено-литературный альманах, изд. Н. Щепкиным. М., 1851. С. 167—169
50 Таким образом, имя дьяка присваивалось вообще грамотею-учителю, который именовался также и мастером, как и женщина-учительница называлась мастерицею (
51 Тяжелая сторона старинного обучения грамоте, особенно в низших слоях тогдашнего общества, весьма резко обозначена в записках майора Данилова: «Памятно мне мое учение у Брудастого (пономарь-учитель) и поднесь, по той, может быть, причине, что часто меня секли лозой: я не могу признаться по справедливости, чтоб во мне была тогда леность или упрямство, а учился я по моим летам прилежно, и учитель мой задавал мне урок учить весьма умеренный, по моей силе, который я затверживал скоро; но так как нам, кроме обеда, никуда от Брудастого отпуска ни на малейшее время не было, а сидели на скамейках безысходно и в большие летние дни великое мучение претерпевали, то я от такого всегдашнего сидения так ослабевал, что голова моя делалась беспамятна и все, что выучил прежде наизусть, при слушании урока к вечеру и половины прочитать не мог, за что последняя резолюция – меня, как непонятливого, «сечь». Я мнил тогда, что при учении терпеть наказание необходимо». «Записки артиллерии майора Мих. Вас. Данилова». М, 1842. С. 38 [написаны в 1771 г.] (
52 По свидетельству Даниила Мордовцева «О русских школьных книгах XVII века», 1861, кн. IV: «Святые, покровительствующие книжному научению, считались у нас Косма и Дамиан, пророк Наум и тот святой, в честь которого дано имя учащемуся при крещении... чем и объясняется существующее даже до сих пор обыкновение у нашего простонародья и в средних сословиях перед началом учения молиться пророку Науму, так же как об успешном учении молятся Иоанну Богослову (в Азбуковниках о нем же упомянуто, как о покровителе собственно письма) (
53