Домашний спектакль

— Отлично, дядя, благодарствуйте, — отвчалъ мистеръ Семпроніусъ, который только что вошелъ съ нсколько страннымъ видомъ; онъ сильно смахивалъ на дикаго голубя, благодаря чернымъ кругамъ подъ глазами: результатъ постоянной пачкотни жженой пробкой. — Въ четвергъ, конечно, мы васъ увидимъ?

— Какъ же, какъ же, мой милый!

— Какъ жаль, что вашъ племянникъ не догадался пригласить васъ въ суфлеры, мистеръ Бальдерстонъ! — прошептала миссисъ Джозефъ Портеръ. — Вы были бы неоцненны на этомъ мст.

— Да, я льщу себя мыслью, что справился бы сносно съ этой задачей, — отвчалъ дядя Томъ.

— Мн надо заране выговорить себ мстечко возл васъ на представленіи, — продолжала миссисъ Портеръ, — тогда, если наши милые юные друзья въ чемъ нибудь ошибутся, вы укажете мн сейчасъ ихъ ошибку. Это будетъ преинтересно.

— Сочту за счастье быть вамъ полезнымъ въ чемъ могу.

— Помните же нашъ уговоръ.

— Можете положиться на меня вполн.

— Не знаю, почему, — сказала миссисъ Гетльтонъ своимъ дочерямъ, когда он сидли вечеромъ вс вмст вкругъ камина, — только мн страшно не хочется, чтобъ миссисъ Джозефъ Портеръ пришла къ намъ въ четвергъ. Я уврена, что она замышляетъ что нибудь.

— Во всякомъ случа насъ она не можетъ поднять на смхъ, — надмнно возразилъ мистеръ Семпроній Гетльтонъ.

Давно ожидаемый четвергъ насталъ своимъ чередомъ и, какъ философски замтилъ мистеръ Гетльтонъ старшій, «не принесъ съ собото никакихъ непріятностей, о которыхъ стоило бы говорить».

Пробило семь часовъ; публика стала собираться; все, что было выдающагося и шикарнаго въ Клафам съ его окрестностями, быстро наполняло зрительный залъ. Сюда явились: Смиты, Гоббинсы, Никсоны, Диксоны, господа со всевозможными фамиліями, два альдермена, одинъ будущій шерифъ, сэръ Томасъ Глемперъ (возведенный въ дворянское достоинство въ прошлое царствованіе за поднесеніе адреса по поводу избавленія кого-то отъ невдомо чего) и напослдокъ, — но не изъ послднихъ — миссисъ Джозефъ Портеръ и дядя Томъ, которые заняли мста въ центр третьяго ряда отъ сцены. Миссисъ Портеръ потшали дядю Тома всевозможными исторіями, а онъ въ свою очередь потшалъ всхъ остальныхъ своею неумренной, смшливостью.

Динь-динь-динь! — зазвенлъ ровно въ восемь колокольчикъ суфлера, и оркестръ грянулъ увертюру изъ «Прометея». Піанистка съ похвальнымъ усердіемъ барабанила по клавишамъ, а віолончель, подыгрывавшій ей мстами, «звучалъ сравнительно очень недурно». Только злополучный субъектъ, взявшійся аккомпанировать на флейт «на память», убдился по собственному горькому опыту въ правдивости старинной пословицы: «съ глазъ долой — вонъ изъ памяти». Крайне близорукій, флейтистъ былъ еще посаженъ на значительномъ разстояніи отъ своего нотнаго пюпитра, и все его участіе въ оркестр ограничивалось лишь тмъ, что онъ отъ времени до времени игралъ какой нибудь тактъ совсмъ не на мст, сбивая съ толку остальныхъ исполнителей. Впрочемъ надо отдать полную справедливость мистеру Брауну, что длалъ онъ это превосходно. Дйствительно, увертюра сильно смахивала на скачку разныхъ инструментовъ, старавшихся обогнать другъ друга; рояль пришелъ къ финишу первымъ на нсколько тактовъ, за нимъ слдовалъ віолончель; сильно отстала отъ нихъ бдная флейта, потому что глухой джентльменъ дудлъ себ, какъ попало, дальше, ршительно не сознавая, что онъ фальшивитъ, пока взрывъ рукоплесканій въ рядахъ зрителей не возвстилъ ему объ окончаніи увертюры. Когда все стихло, со сцены послышалось шарканье ногъ, суетливая бготня, сопровождаемая тревожнымъ шепотомъ: «Вотъ теб на!» — «Какъ же быть?» и т. д. Зрители начали снова аплодировать, желая ободрить артистовъ; тутъ мистеръ Семпроній весьма явственнымъ голосомъ попросилъ суфлера «очистить сцену и подать звонокъ къ поднятію занавса».

Динь-динь-динь! — раздалось опять. Зрители услись по мстамъ; занавсъ дрогнулъ, поднялся достаточно для того, чтобъ обнаружить нсколько паръ желтыхъ сапогъ, топтавшихся на подмосткахъ, да на томъ и застрялъ.

Динь-динь-динь! — снова зазвенлъ колокольчикъ. Занавсъ судорожно задергался, но не пошелъ выше. Публика сдержанно хихикала. Миссисъ Портеръ посмотрла на дядю Тома. Дядя Томъ посмотрлъ на всхъ, потирая руки и покатываясь со смху въ полномъ восторг. Посл безконечныхъ звонковъ, продолжительнаго шепота, ударовъ молотка, требованья гвоздей и веревки, занавсъ, наконецъ, поднялся и обнаружилъ мистера Семпроніуса Гельтона одного въ костюм и гримм Отелло. Посл троекратнаго взрыва рукоплесканій, во время которыхъ мистеръ Семпроній прикладывалъ правую руку къ лвой сторон груди и раскланивался самымъ безукоризненнымъ образомъ, сей дирижеръ выступилъ впередъ и обратился къ публик съ такою рчью: