Домби и сын

Гэрріетъ исполнила ея желаніе и принялась читать, Она читала ей ту книгу, въ которой недужный, страждущій, удрученный человкъ всегда находитъ утшеніе и вчную отраду для изнуреннаго духа. Она читала, какъ одна женщина, слпая, хромая, прокаженная, оскверненная всякими недугами души и тла, получила прощеніе и такую награду, которой не отниметъ отъ нея никакая человческая сила.

— Завтра поутру, Алиса, — сказала Гэрріетъ, закрывая книгу, — я приду какъ можно раньше.

Свтлые глаза сомкнулись на минутку, но при этихъ словахъ открылись опять. Алиса съ набожнымъ благоговніемъ поцловала руку своей благодтельницы.

Т же свтлые глаза слдили за нею къ дверямъ. Въ ихъ блеск и на спокойномъ лиц промелькнула прощальная улыбка.

Глаза сомкнулись и уже больше не открывались никогда. Она положила свою руку на грудь, произнесла священное имя Того, житіе котораго ей читали, и жизнь сбжала съ ея лица, подобно исчезающему свту.

На мст, гд была Алиса, лежалъ бездыханный трупъ.

Глава LIX Часъ пробилъ

Опять перемны въ большомъ дом, на длинной скучной улиц, гд Флоренса проводила свое одинокое дтство. Это все тотъ же огромный домъ, надежный оплотъ противъ непогоды и втровъ, безъ проломовъ на кровл, безъ разбитыхъ оконъ, безъ продавленныхъ стнъ, но тмъ не мене онъ — развалина, и крысы бгутъ изъ него.

Сначала м-ръ Таулисонъ и компанія никакъ не хотятъ врить злой молв, которая расиространяется вокрутъ нихъ. Кухарка говоритъ ршительно и прямо, что подорвать нашъ кредитъ, благодаря Бога, не такъ легко, какъ другихъ богачей, a м-ръ Таулисонъ положительно утверждаетъ, что, пожалуй, станутъ посл этого болтать, будто подорвался англійскій банкъ или взлетли на воздухъ вс сокровища лондонской башни. Но скоро приходитъ газета, и съ нею м-ръ Перчъ, въ сопровожденіи своей почтенной супруги, которая пришла на кухню покалякать и провести пріятный вечеръ.

Какъ скоро темное дло было приведено въ извстность, м-ръ Таулисонъ главнйшимъ образомъ безпокоился насчетъ убытка и полагалъ, что онъ круглымъ числомъ простирается, по крайней мр, до сотни тысячъ фунтовъ. М-ръ Перчъ убжденъ, съ своей стороны, что, пожалуй, не покрыть его и сотнею тысячъ фунтовъ. Женщины, подъ предводительствомъ м-съ Перчъ и кухарки, часто съ благоговйнымъ удовольствіемъ повторяютъ: "Сотня тысячъ фунтовъ!" — какъ будто передъ ихъ глазами лежали самыя деньги. Горничная, не спуская глазъ съ м-ра Таулисона, изъявляетъ желаніе имть хотя бы сотую часть этого капитала, чтобы наградить имъ любимаго человка. М-ръ Таулисонъ, проникнутый, какъ извстно, непримиримою ненавистью къ иностранцамъ, держится того мннія, что достанься эти деньги какому-нибудь сухопарому французу, онъ бы не зналъ, бестія, что съ ними длать, разв только профинтилъ бы ихъ на усы и свою треклятую бороденку. При этомъ горькомъ сарказм горничная хохочетъ до упаду и удаляется на свжій воздухъ.

Скоро, однако, она возвращается опять, ибо кухарка, издавна пользовавшаяся репутаціею расторопной и умной дамы, говоритъ, что теперь-то собственно имъ надо держаться другъ друга, — не такъ ли, Таулисонъ? — Вдь еще неизвстно, скоро ли имъ придется разойтись на вс четыре стороны.

— Мы видли, — продолжаетъ кухарка, — въ этомъ дом похороны, видли свадьбу и при насъ же скрылись эти бглянки. Пусть не говорятъ о насъ добрые люди, что мы не могли ужиться въ это несчастное время. Станемъ жить по-прежнему тише воды, ниже травы, не вынося соринки изъ этого дома, не такъ ли, Таулисонъ?

М-съ Перчъ приведена въ трогательное умиленіе этой рчью и открыто замчаетъ, что кухарка — настоящій ангелъ. М-ръ Таулисонъ отвчаетъ, что онъ, съ своей стороны, всего мене способенъ противорчить такимъ благороднымъ чувствамъ, и въ доказательство… онъ беретъ горничную за руку, шепчетъ ей нсколько словъ и, становясь съ этой юной леди среди комнаты, торжественно извщаетъ всю кухонную компанію, что онъ и она ршились, наконецъ, сочетаться законнымъ бракомъ и завести на Оксфордскомъ рынк, въ травяномъ ряду, свою собственную лавку, куда въ свое время будутъ имть честь покорнйше просить всхъ своихъ старыхъ знакомыхъ. Это объявленіе принято съ превеликимь восторгомъ, и м-съ Перчъ, прозирая душою въ будущее, торжественно шепчетъ на ухо кухарк: "Разведутъ двченокъ!"

Фамильное несчастіе, само собою разумется, въ этихъ нижнихъ слояхъ безъ пиршества обойтись не можетъ. На этомъ основаніи кухарка изготовляетъ для ужина два горячихъ блюда, a м-ръ Таулисонъ, для той же гостепріимной цли, сочиняетъ раковый салатъ на огромномъ блюд. Даже м-съ Пипчинъ, взволнованная этой рдкой оказіей, звонитъ отчаянной рукой съ высоты своего покоя и посылаетъ сказать, чтобы ей подогрли къ ужину сладенькій пирожокъ и прислали на поднос стаканъ крпкаго глинтвейну съ хересомъ пополамъ, такъ какъ она чувствуетъ себя нсколько нездоровой.

Поговариваютъ насчетъ м-ра Домби, но весьма немного. Главный предметъ разсужденія состоитъ собственно въ томъ, смекалъ ли этотъ джентльменъ, какъ идутъ дла, и давно ли началъ подозрвать, что ему не миновать банкротства. Кухарка выражаетъ свое мнніе такимъ образомъ: