Домби и сын

— Можете теперь идти на вс четыре стороны, — говоритъ м-съ Пипчинъ, — a y кого нтъ мста, тотъ можетъ прожить здсь еще недлю, больше или меньше. A вы, негодница, сейчасъ же долой со двора, — заключаетъ раздражительная Пипчинъ, обращаясь къ кухарк.

— Иду, матушка Пипчинъ, можете быть спокойны, — отвчаетъ кухарка. — Счастливо оставаться и кушать на сонъ грядущій сладкіе пирожки съ горячимъ глинтвейномъ.

— Пошла вонъ! — кричитъ м-съ Пипчинъ, топая ногой.

Кухарка удаляется съ видомъ высокаго достоинства, который приводитъ въ отчаяніе старуху Пипчинъ, и черезъ минуту присоединяется въ нижнемъ департамент къ остальнымъ членамъ комитета.

Тогда м-ръ Таулисонъ говоритъ, что теперь, прежде всего, не мшаетъ что-нибудь перекусить и пропустить за галстукъ, a потомъ онъ будетъ имть удовольствіе предложить нкоторые совты, необходимые, по его мннію, для всхъ сочленовъ благородной компаніи. Выпили, перекусили, еще выпили и еще закусили, и когда, наконецъ, эта предварительная статья была приведена къ желанному концу, м-ръ Таулисонъ излагаетъ свои мннія такимъ образомъ:

— Служба наша оканчивается съ этимъ днемъ. Вс мы, каждый и каждая, можемъ отъ чистаго сердца говорить, что во все время своего нахожденія въ этомъ дом мы служили врой и правдой, несмотря на безтолковыя и безсмысленнуя распоряженія взбалмошной бабы, какова м-съ Пипчинъ…

Общее негодованіе. Нкоторые изъ почтенныхъ сочленовъ перемигиваготся и смются. Горничная аплодируетъ.

— Много лтъ мы жили дружелюбно и единодушно, не выставляясь впередъ и не выскакивая другъ передъ другомъ, и если бы хозяинъ этого несчастнаго дома соблаговолилъ когда-нибудь удостоить своимъ вниманіемъ наше общее согласіе, нтъ никакого сомннія, каждый и каждая изъ насъ удостоились бы не такой награды, какую, словно голоднымъ псамъ, бросила жадная старуха Пипчинъ.

Общіе вздохи. Судомойка обнаруживаетъ безсмысленное удивленіе. Горничная всхлипываетъ.

Кухарка приходитъ въ сильнйшее волненіе и, озирая быстрымъ взоромъ почтенное собраніе, неоднократно повторяетъ: "Слушайте! слушайте!" м-съ Перчъ, упоенная и упитанная по горло, проливаетъ горькія слезы. — Таулисонъ продолжаетъ:

— Итакъ, мое мнніе и мой душевный, искренній совтъ состоятъ собственно въ томъ, что, вслдствіе обиды, нанесенной всмъ намъ въ лиц почтенной изготовительницы хозяйскихъ блюдъ, мы вс, безъ малйшаго изъятія, должны удалиться из ь этого неблагодарнаго дома сейчасъ же и куда бы то ни было. Идемъ, бжимъ отсюда безъ оглядки, отряхивая прахъ отъ ногъ нашихъ, и пусть узнаетъ свтъ, что бдные слуги, тамъ, гд нужно, не мене господъ умютъ поддерживать свое достоинство, если требуютъ этого честь и совсть!

— Вотъ что значитъ быть благороднымъ человкомъ! — восклицаетъ горничная, отирая слезы. — О Таулисонъ, милашка Таулисонъ, какъ я люблю тебя, мой розанъ!

— Я, съ своей стороны, особенно должна благодарить васъ, м-ръ Таулисонъ, — говоритъ кухарка съ видомъ высокаго достоинства, — Надюсь, впрочемь, кром комплиментовъ мн, y васъ были и другія побужденія говорить съ такимъ благороднымъ одушевленіемъ.

— Само собою разумется, — отвчаетъ Таулисонъ, — были и другія. Признаться, если сказать всю правду, такъ по моему, не совсмъ-то благородное дло оставаться въ такомъ дом, гд идетъ продажа съ публичнаго торгу.

— Именно такъ, душечка Таулисонъ, — подхватываетъ горничная. — По моему, жить среди этой суматохи, значитъ, ршительно не имть никакой амбиціи. Мало ли какого народу тутъ насмотришься? И все такіе грубіяны, такіе нахалы! Не дале какъ сегодня поутру одинъ сорванецъ вздумалъ было меня поцловать!

— Какъ?! — заревлъ во все горло м-ръ Таулисонъ. — Гд этотъ нахалъ, гд онъ? Да я расшибу его въ дребезги, да я…

И, не докончивъ фразы, м-ръ Таулисонъ стремительно вскочилъ съ своего мста и бросился вонъ съ очевиднымъ намреніемъ казнить обидчика, но дамы, къ счастью, во время ухватили его за фалды, успокоили, уговорили, заключая весьма основательно, что гораздо приличне совсмъ убраться изъ этого скандалезнаго дома, чмъ заводить въ немъ непріятныя сцены. М-съ Перчъ, представляя это обстоятельство въ новомъ свт, осторожно намекаетъ, что даже, въ нкоторомъ род, деликатность къ самому м-ру Домби, постоянно запертому въ своемъ кабинет, требуетъ, чтобы они немедленно удалились.

— Ну, скажите, на что это будетъ похоже, говоритъ м-съ Перчь, — если онъ какъ-нибудь провдаетъ, что и бдные слуги перестали его уважать?

Вс согласились, что это точно будетъ ни на что не похоже, и кухарка была такъ растрогана этой сентенціей, что въ порыв душевнаго умиленія нсколько разъ обняла и поцловала дорогую м-съ Перчъ. Итакъ ршено — единодушно и единогласно — выбираться сейчасъ же, чмъ скоре, тмъ лучше. Чемоданы увязаны, сундуки уложены, телги наняты, навьючены, и къ вечеру этого достопамятнаго дня въ знаменитой кухн не остался ни одинъ изъ членовъ дружелюбнаго сейма.

Огроменъ домъ м-ра Домби, крпокъ и надеженъ, но тмъ не мене онъ — развалина, и крысы бгутъ изъ него.