Домби и сын

— A я-то почему знаю? Онъ никогда не изволитъ разговаривать со мной. Ему приносятъ сть и пить въ ту комнату, что подл кабинета, и онъ кушаетъ, когда тамъ никого нтъ. Иной разъ онъ и выходитъ, да никому не говоритъ. Нечего меня объ этомъ спрашивать. Я знаю о немъ не больше того южнаго чучела, которое ожгло свой ротъ холоднымъ габеръ-супомъ съ изюмомъ и коринкой.

Такъ отвтствовала язвительная м-съ Пипчинъ, проникнутая, очевидно, сильнйшимъ негодованіемъ противъ домовладыки.

— Да что же это такое? — говоритъ м-съ Чиккъ. — До которыхъ поръ это продолжится, желала бы я знать? Если братъ не сдлаетъ усилія, что изъ него выйдетъ? Ну, какъ вы думаете, м-съ Пипчинъ, что-таки изъ него выйдетъ?

— Что выйдетъ, то и выйдетъ; намъ какое дло?

— И добро бы еще онъ не видлъ примровъ на своемъ вку, — продолжаетъ м-съ Чиккъ, припрыгивая на своемъ стул. — A то, вдь, если сказать правду, почти вс бды въ его семейств произошли именно оттого, что не умли въ свое время длать усилій. Пора бы образумиться. Бда, право, совсмъ бда!

— Ахти вы, Господь съ вами, м-съ Чиккъ! — восклицаетъ м-съ Пипчинъ, дергая себя за носъ. — На всякое чиханье не наздравствуешься, говоритъ пословица, и вотъ ужъ тутъ-то, по-моему, бды нтъ никакой. Потерялъ свою мебель: — экая важность! Бывали добрые люди и до него, которые разставались съ своимъ имніемъ, да не тужили, не запирались въ свою берлогу.

— Мой братъ, скажу, я вамъ, престранный человкъ! — продолжаетъ м-съ Чиккъ съ глубокимъ вздохомъ, — то есть, онъ такой въ своемъ род оригиналъ, какіе едва ли еще найдутся на бломъ свт. Вообразите, м-съ Пипчинъ, кто бы могъ поврить!.. да это, право, такая исторія, что даже страшно и разсказывать.

— Ну, и не разсказывайте, если страшно.

— Да нтъ, мн все-таки хочется съ вами подлиться. Вотъ видите ли, когда онъ получилъ извстіе о замужеств и бгств этой своей чудовищной дочери… ну, еще, слава Богу, я могу утшать себя, по крайней мр, тмъ, что никогда не ошибалась въ этой двченк. Не выйдетъ изъ нея пути, говорила я, не выйдетъ и не выйдетъ. Что длать? не хотли меня слушать… Такъ вотъ, говорю я, кто бы могъ поврить, что мой-то любезнйшій братецъ вздумалъ посл этой штуки отнестись ко мн, да еще съ угрозами! Я, говоритъ, думалъ, что она живетъ въ твоемъ дом, что ты, говоритъ, за нею смотришь, что это, говоритъ, было твое дло! Каково? Признаться, я вся задрожала и едва собралась съ духомъ. "Павелъ, говорю я, любезный братецъ, или я просто съ ума сошла, или я вовсе не понимаю, какимъ это способомъ дла твои пришли въ такое состояніе". Вотъ только я и сказала. A онъ-то? Кто бы могъ поврить, что онъ подскочилъ ко мн, какъ сумасшедшій, и сказалъ напрямикъ, чтобы я не смла показывать ему глазъ, покамстъ онъ самъ не позоветъ! Каково?

— Жаль, — возражаетъ м-съ Пипчинъ, — что ему не привелось имть дла съ перувіанскими рудниками, они бы повытрясли эту спесь изъ его головы!

— Вотъ такъ-то! — продолжаетъ м-съ Чиккъ, не обращая ни малйшаго вниманія на замчанія м-съ Пипчинъ. — Чмъ же все это кончится, желаю я знать? Что станетъ длать мой братъ? Разумется, онъ долженъ же что-нибудь длать. Нтъ никакой надобности запиратьея въ своихъ комнатахъ и жить медвдемъ. Дла не придутъ къ нему сами. Никакъ нтъ. Ну, такъ онъ самъ долженъ къ нимъ идти. Хорошо. Такъ зачмъ онъ не идетъ? Онъ знаетъ куда идти, я полагаю, такъ какъ онъ всю жизнь былъ дловымъ человкомъ. Очень хорошо. Такъ почему же онъ не идетъ? Вотъ что я желаю знать.

Молчаніе. М-съ Чиккъ, очевидно, удивляется этой могучей цпи умозаключеній, которую она съ такимъ искусствомъ выковала.

— И притомъ, слыханое ли дло — оставаться y себя взаперти во время всхъ этихъ страшныхъ непріятностей? Упрямство непостижимое! Какъ будто ужъ ему некуда было головы преклонить! Ахъ ты, Боже ты мой, Боже, да онъ могъ идти прямо въ нашъ домъ! Онъ знаетъ, я полагаю, что онъ y насъ, какъ y себя. М-ръ Чиккъ, признаться, даже надолъ мн, да и сама я говорила собственными устами: "Павелъ, любезный братецъ, ты не думай, что мы ужъ какіе-нибудь этакъ… вотъ ты теперь въ крайности, ну, и приходи къ намъ, такъ-таки и приходи. Разв ты полагаешь, что мы такъ себ, какъ и вс люди? Никакъ нтъ. Мы всегда твои родственники, и домъ нашъ къ твоимъ услугамъ! " — Такъ нтъ, прости Господи, сидитъ себ, какъ байбакъ, и хоть бы словечкомъ заикнулся! Ну, a если предположить, что домъ вздумаютъ отдать внаймы, тогда что?… Что тогда, м-съ Пипчинъ? Вдь ему нельзя будетъ здсь оставаться. Никакъ нтъ. Иначе его поневол выживутъ, заставятъ уйти, и онъ долженъ будетъ уйти. Такъ зачмъ ужъ лучше онъ не идетъ теперь, чмъ тогда? Не придумаю, право не придумаю. Какъ же вы думаете, м-съ Пипчинъ, чмъ все это кончится?

— Я знаю только то, — возражаетъ м-съ Пипчинъ, — чмъ все это кончится для меня. Этого и довольно. Я убираюсь отсюда на кондицію.

— И прекрасно, м-съ Пипчинъ, ей Богу! Лучше вы ничего не могли выдумать. Я нисколько не осуждаю васъ за это. Никакъ нтъ.