Доминион

Фрэнк и Бен снова играли в шахматы. Разгромленный наголову Бен горел желанием выиграть хотя бы одну партию, но Фрэнку стало скучно, и он сказал, что хочет передохнуть. Фрэнк подошел к окну и стал смотреть. Он увидел, как высокая женщина идет по пустой улице и сворачивает к гостинице. Потом она застыла на месте, глядя в окно первого этажа. Прежде чем подняться на первую ступеньку и скрыться из виду, она словно сгорбилась. Фрэнк повернулся и сказал тихо:

– Кто-то пришел. Думаю, это жена Дэвида.

Бен сидел на своей кровати, у шахматной доски на маленьком столике. Он подошел к окну и встал рядом с Фрэнком.

– Уже скрылась, – сказал Фрэнк.

– Какая она из себя?

– Довольно высокая. Рыжая. Забавно, но не такая уж она и красивая. Я думал, что Дэвид женится на очень красивой женщине.

– С любовью не всегда так, – сказал Бен. – Это не как в кино. Ты не выбираешь, в кого влюбиться.

В его голосе промелькнула грусть.

«Все, что я знаю о любви, взято из фильмов», – подумал Фрэнк и снова сел на кровать. По дороге в гостиницу Бен дал ему очередную таблетку, но странное умиротворение, снизошедшее на него после разговора с Черчиллем, действовало сильнее лекарства. Это было удивительно: старик каким-то образом понял его. Фрэнк чувствовал теперь уверенность в том, что люди из Сопротивления не попытаются вызнать его секрет. Но при этом он понимал, что положение их маленькой группы так же ненадежно, как тогда в Лондоне. А сегодня ночью они попробуют добраться до подводной лодки, и это будет опаснее всего.

Бен с любопытством наблюдал за ним.

– Ты здесь хорошо себя чувствуешь?

– Да.

– Какой-то ты жутко тихий.

– Что будет со мной, когда мы приплывем в Америку?

Бен закурил сигарету:

– У тебя станут выспрашивать все, о чем тебе рассказал брат, это как пить дать. Но все, что ты скажешь, и так им известно.

– Интересно, что произойдет со мной дальше?

– Быть может, они привлекут тебя к созданию атомной бомбы. Они помешаны на своем супероружии, эти американцы. Прямо как немцы.

Фрэнк замотал головой:

– Я не стану этого делать.

– Я знаю. Просто пошутил.

Фрэнк надул губы.

– Я не хочу снова встречаться с братом, – заявил он. – Надеюсь, они не решат, как это… ну, убрать меня, из-за того что я слишком много знаю. Или упрятать меня обратно в психушку.

– Нет, приятель. Ты станешь для них героем, сбежавшим от немцев. Может, тебя даже поселят в каком-нибудь уютном солнечном городишке в Калифорнии.

Но Фрэнк знал, что Бен, как и он сам, плохо представляет, что сделают с ним американцы.

– Я хотел умереть… раньше. Но теперь думаю, что хотел бы жить, если получится. Только не в клинике.

– Не бойся. Я знаю, там было тяжело. А вот при коммунизме таких суровых условий не будет. Черт, да у людей и причин не будет сходить с ума.

Фрэнк не ответил. Он все больше проникался симпатией к Бену и восхищался им, понимая, на какой риск пошел медбрат ради его спасения, но ему хотелось, чтобы Бен не был так слеп по отношению к коммунизму.

– Теперь, когда этот мерзавец Гитлер помер, – продолжил Бен, – все переменится. Ты только погоди…

Снизу послышались крики, женский голос. Дэвид выкрикнул в ответ: «Нет! Потому что начались притеснения, а я еврей!»

Фрэнк и Бен удивленно переглянулись. Бен присвистнул:

– Вот это поворот, как в книжке. Дэвид – еврей? – Он посмотрел на Фрэнка. – Ты знал?

– Даже не догадывался.

Бен нахмурился:

– Лучше бы они перестали орать друг на друга, это привлекает внимание.

Но криков больше не было, только негромкий шум разговора. Потом внизу хлопнула дверь, и кто-то стал быстро подниматься вверх по лестнице.

– Надо бы им выяснить отношения, – с тревогой произнес Бен. – Нам сегодня на бал отправляться.

Фрэнк не ответил. Странное ощущение, будто его предали, исподволь овладело им; так было и в тот раз, когда он услышал, как Дэвид и Наталия занимаются любовью в доме О’Ши. Дэвид – еврей? Все время их знакомства Дэвид держал это в секрете. Фрэнк обругал сам себя, назвал глупцом: Дэвид вовсе не обязан был исповедоваться перед ним.

– Все думали, что родители Дэвида – ирландцы, – сказал он.

– Должно быть, они были евреями по крови и помалкивали об этом. – Бен вздохнул. – В наши дни люди повсеместно подделывают свои родословные. Сейчас в Шотландии есть районы, оплоты ШНП, где не стоит признаваться в том, что ты англичанин. – Он издал сердитый, скорбный возглас. – Национализм, какой мир мы позволили тебе создать!

– Как странно… Это ощущается… как потрясение. Я думаю, не имеет никакого значения, если человек родился евреем?

– Нет. Многие из лучших коммунистов были евреями. Сам Карл Маркс, к примеру.

– И капиталисты тоже, – заметил Фрэнк с мягкой улыбкой. – Вроде Ротшильдов. Или ученые, как Эйнштейн. Знаешь, идея нацистов насчет сговора между большевиками и еврейским капиталом всегда казалась мне безумной. Каждая из сторон ненавидит систему противника.

– Это потому, что фашистская идеология напрочь лишена смысла, стоит только хорошенько поразмыслить.

– Все лишено смысла, в той или иной степени, – уныло заметил Фрэнк.

Бен серьезно посмотрел на него: