Доминион

Нет смысла отрицать, что всю свою жизнь Черчилль оставался старомодным британским империалистом и что идея британской исключительности красной нитью проходит через его речи военного времени. Поэтому может показаться странным, что в этой книге, главная тема которой – опасности и несчастья, порождаемые политикой, основанной на принципах нации и расы, Черчилль выступает в качестве героической фигуры. Но следует помнить, что Черчилль никогда не был узколобым националистом и что на протяжении 1940–1945 годов он всегда рассматривал Британию в контексте общеевропейской и мировой схватки. Это видно из его июньской речи, отрывок из которой я сделал эпиграфом. Черчилль прекрасно видел, что нацизм и нацисты несут Европе мрак и он будет распространяться, если не остановить их.

Меня всегда привлекала альтернативная история – как выглядел бы мир, если бы исход того или иного ключевого события оказался другим. Иногда, как в мае 1940 года, ход мировой истории меняется в течение короткого отрезка времени. Разумеется, повествование о событиях, произошедших вследствие того, что Черчилль не стал премьер-министром, – лишь одна из версий, а не единственно возможная, ведь тут нет определенности. Любой воображаемый поворот, любой путь, который не был выбран, дает историку множество возможностей и вариантов, но никогда – определенность. И все же, по моему мнению, Черчилль был прав, считая, что, если бы Англия в 1940 году приняла мирное предложение Берлина, она оказалась бы в подчинении у нацистской Германии. Созданный мной мир – лишь один из сценариев, который мог реализоваться, но, как я полагаю, самый вероятный.

Итак, в реальном мире поворотной точкой стало назначение премьер-министром Черчилля, а не лорда Галифакса. Между 1935 годом, когда началась фашистская агрессия в Европе и Муссолини вторгся в Эфиопию, и мартом 1939 года, когда Гитлер окончательно уничтожил Чехословакию, политику умиротворения поддерживало большинство членов британского национального правительства, опиравшегося на коалицию, которая в 1931 году получила внушительное большинство голосов. Коалиция состояла в основном из консерваторов, включая также видных перебежчиков из лейбористской и либеральной партий.

«Умиротворение» не считалось тогда ругательным словом – в широком смысле оно означало стремление найти мирное решение международных проблем. Люди становились умиротворителями по целому ряду причин, зачастую очень разных. Нельзя было недооценивать важность воспоминаний об ужасах Великой войны и вполне разумное опасение, что из-за прогресса в области вооружений, особенно авиации, вторая европейская война станет еще ужаснее первой: на мирные города будут сбрасывать мощные бомбы и, как страшились тогда, боеприпасы с отравляющими газами. Стенли Болдуин был прав, когда говорил в 1932 году, что «бомбардировщик всегда прорвется».

Были такие, кто считал несправедливым Версальский мирный договор, возводивший в абсолют принцип национального самоопределения, но при этом подразумевавший отделение от рейха немецких территорий. И наконец, многие, по преимуществу консерваторы, не одобряя нацистский режим и считая его лидеров людьми недалекими и склонными к насилию, не считали себя вправе вмешиваться во внутренние дела Германии и видели в фашистах оплот против коммунистической угрозы. Лорд Галифакс, министр иностранных дел, в 1937 году, накануне визита к Гитлеру, писал: «Национализм и расизм являются мощной силой, но я не могу счесть ее неестественной или аморальной». А вскоре после этого добавил: «У меня нет сомнений, что эти ребята искренне ненавидят коммунизм»[24].

Нам теперь известно – намного лучше, чем тем, кто жил в 1930-е годы, – насколько отвратительным и смертоносным был режим, созданный Лениным и Сталиным; но в ту пору он не представлял реальной военной угрозы для Запада. Укоренившиеся среди английских правых страхи, что коммунизм может получить распространение в Британии, были химерой.

Кое-кто открыто восхищался нацизмом. Ллойд Джордж, премьер-министр в годы Великой войны, называл Гитлера «бесспорно великим вождем» и «величайшим немцем нашей эпохи»[25]. Были чернорубашечники Освальда Мосли, которых одно время поддерживала принадлежавшая лорду Ротермеру «Дейли мейл», у Гитлера имелись влиятельные поклонники в деловых кругах и среди богатых аристократов правого толка. Среди лейбористов мало кто доброжелательно отзывался о нацистах, но все же такие были – например, Бен Грин, весьма влиятельная фигура в 1930-е годы. В «Доминионе» он становится лидером лейбористов – сторонников договора.