К августу усилилась моя тревога перед скорой встречей с матерью. Я вдруг почувствовал, что именно сейчас мне её не хватает. В первую очередь с ней (ибо не было для меня более близкого человека, чем Анжела) я захотел поделиться радостью от охватившего меня двухдневного сумасшествия по поводу предстоящей выставки в Гамбурге. Я нуждался в её тихом, пусть незаметном присутствии рядом со мной. Перед сном я вспоминал, как в нашей маленькой петербургской квартире она ходила в шелковом коротком халате (иногда с кружкой крепкого чая) и убиралась на своём старинном трюмо с кривыми подкошенными ножками или расставляла по местам книги на полированном стеллаже. В такие минуты я внутренне торжествовал, о чём Анжела, естественно, не догадывалась. Но стоило ли мне ей объяснять, что причина моего крохотного счастья заключалась в том, что в тот вечер мне не предстояло дожидаться её позднего возвращения домой, о чём по обыкновению она сообщала в записке, оставленной на комоде в коридоре.
Но сейчас точное место пребывания Анжелы было мне неизвестно. Очевидно, Вальтер полагал, что, оставив мне свой адрес, он тем самым раскрыл тайну нахождения моей матери. Однако его адреса мне не хватало. Мне нужны были письменные свидетельства жизненного благополучия Анжелы, выведенные на бумаге её твёрдой уверенной рукой. Восторженных откликов о замечательной жизни в благоприятной среде я от Анжелы не получал. Вопреки уверениям Вальтера, что моя мать постепенно входит в новую жизнь и процесс этот протекает по разработанному Шмитцем плану, мне хотелось воочию убедиться, что их совместная жизнь действительно безоблачна (в подтверждение присланных Вальтером фотографий из Испании) и что моей занятой матери, уставшей от ежедневных посещений лингвотеки, чрезвычайно трудно найти время для сочинения письма сыну и уж тем более некогда – позвонить.
Последние два года Анжела много работала и не заметила очередных перемен в своём сыне. Я был уже не в том возрасте, чтобы прятать в стол первые беспредметные композиции. Писать я заканчивал глубоко за полночь и, едва раздевшись, падал в кровать. Стол я приводил в порядок утром и из записки, оставленной в эпицентре улегшейся страсти, то есть на столе, узнавал, что мои поздние отходы ко сну весьма тревожат мою мать.
Я продолжал упорно сидеть в библиотеках. Мои спонтанные рисунки, созданные на одном лишь желании быть похожим на Кандинского, постепенно получали идейное подкрепление. Но досконального знания истории развития искусства было недостаточно, чтобы создать полноценные произведения. Мне не хватало здорового наставничества близких по духу людей. Я общался с Алексом. Одно время он даже жил у меня. Это было в феврале после сессии. Анжела уехала с тургруппой в Германию. Меня она оставила одного без опасений, обременив перед отъездом лёгким инструктажем насчёт правил поведения в доме. Она ждала, что вскоре я познакомлюсь с девушкой. Увы, я не оправдал её надежд…
Однажды в «Публичке» ко мне подошёл странный пожилой человек. Он заметил, что я читаю «О духовном в искусстве», и сел рядом со мной. «Филатов, – представился он. – Искусствовед». Одет он был очень бедно. В старомодном заношенном пиджаке, под которым пестрела застиранной чёрно-белой клеткой фланелевая рубашка, он был похож на побитого судьбой питерского интеллигента, знающего толк в современном искусстве. Это предположение подтвердилось, когда я попал к Филатову домой. Видя, что я погряз в изучении модернизма, он пригласил меня к себе для беседы в более подходящей обстановке. Он был поклонником абстрактного искусства с 60-х годов.
Анна Михайловна Бобылева , Кэтрин Ласки , Лорен Оливер , Мэлэши Уайтэйкер , Поль-Лу Сулитцер , Поль-Лу Сулицер
Приключения в современном мире / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Современная проза / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы