Домочадец

Александра в доме не было. Скорее всего, он ушёл вчера поздним вечером, убедившись, что я заснул, не выказав попыток к бегству. «Дом этот навсегда должен остаться без хозяина», – послышалось мне перед дверью в детскую Вальтера, ставшую после ремонта его спальней. Голос этот как будто донесся из детской. И был это голос Вальтера. Я вдруг представил Шмитца сидящим за столом у своей мягкой уютной кровати. Вот он в атласной пижаме склонился над книгой и при свете настольной лампы, хотя вполне можно было обойтись без неё, листал коричневатые страницы довоенного издания «Степного волка», купленного за бесценок в антикварной лавке. Я опустился на колени и заглянул в замочную скважину: в комнате, как в музее, было пусто и чисто. Время там растворилось в мире пыльных предметов, расставленных по углам, хотя настенные часы продолжали жить по инерции, давно проникнув в толщу пластов бесконечности.

Когда я готовил кофе, в зале зазвонил телефон. Я проигнорировал его певучее стрекотание, будучи уверенным, что звонила Анжела. Разговаривать с ней мне было не о чем. Мне вдруг стали абсолютно понятны её беспардонные петербургские загулы на виду у взрослеющего ребёнка, перед которым она не чувствовала прямых материнских обязанностей, но всё же пыталась казаться матерью.

Более всего сейчас я хотел найти хотя бы невзрачный фотографический оттиск своего отца. Анжела обладала огромным фотоархивом. «Удачно попасть в кадр» было для неё понятием, созвучным красивому комплименту, адресованному ей западным туристом. В свое время мне не давали покоя несколько улыбающихся мужских лиц на старых фотографиях, перемешанных в её альбоме с бумажным глянцем, выползшим из модных когда-то «Полароидов». Вдруг одним из тех смеющихся, беззаботных людей был мой отец. Сейчас, именно сейчас, я мог бы узнать его из десятков поклонников Анжелы, запечатлённых в самых неожиданных ракурсах. Вот куда надлежало мне сорваться сию минуту – Петербург ждал меня, своего неразумного беженца, попытавшегося променять живой миф о Михнове-Войтенко на собственный краткосрочный успех под задымленными сводами гамбургского казино. Нет, меня не тянуло на гадкий Невский проспект. Я знал адреса запредельного, высочайшего искусства и был счастлив, что все мои мытарства окончательно превратятся в ничто на фоне ЕГО бирюзовых «Квадратов» и я стану их простым созерцателем… О, как гордо это звучит!

В зале вновь заворчал телефон. Он трезвонил с полминуты, выдавая нервозные попытки Анжелы завлечь меня к аппарату. Я не поддавался её телефонному гипнозу, но когда серия протяжных звонков повторилась в четвёртый раз подряд, я нехотя вышел из мансарды. Однако мой сонный порыв к переговорам с Анжелой пресек звонкий, чёткий щелчок за спиной – это камешек, пущенный из сада, угодил в стеклопакет. Ошибки быть не могло. Я бросился к окну под волнообразные влекущие телефонные трели, и тут моему удивлённому взгляду предстали две ступеньки лёгкой алюминиевой лестницы, приставленной к ломкому ненадёжному карнизу. Я бросился к окну и распахнул настежь правую створку, как я это делал по утрам, едва проснувшись и сбросив на пол одеяло.

На бегу, точнее на лету, я схватил со стола свёрток с приговорёнными работами и выскочил на крышу, плохо сознавая, что от распахнутого окна до лестницы было минимум три с половиной метра по скользкому наклонному скату. Это расстояние я преодолел в стиле «запоровшего» прыжок фигуриста, мучительно пытающегося удержаться на льду после неудачного приземления. Разница заключалась лишь в том, что мой контакт с землёй мог закончиться весьма плачевно, если бы не чьи-то крепкие руки, надёжно прижавшие к карнизу лестницу, в которую я врезался спиной. Придя в себя, я повернулся к лестнице грудью и ухватился руками за спасительный алюминий. Свёрток мой благополучно достиг земли.

– Ставь ногу на ступеньку. Да не эту, другую. – послышался снизу командный голос Константинова. – Так, хорошо. Теперь опускай вторую ногу, – руководил он моими рискованными манёврами на высоте.

Это размашистое движение получилось у меня резким и довольно нелепым. Я зацепил каблуком водосток, который, как игрушечный, прогнулся под нажимом полуботинка, после чего часть желоба треснула и разлетелась на мелкие пластмассовые кусочки.

– Держись руками! Крепче держись! – закричал Константинов, увидев, что я потерял равновесие и чуть было не сорвался с лестницы.

Я невольно издал жалобный звук, похожий на писк беспомощного котёнка. Лестница вздрогнула подо мной, отошла от карниза и вновь причалила к крыше благодаря усилиям Константинова. Я вдруг почувствовал себя в безопасности и заспешил на встречу с землёй. Менее всего мне верилось, что моим спасителем был Константинов. Что делал он в этот утренний час в саду Вальтера? Где раздобыл огромную лестницу?