— Да вы что, с ума все посходили?! — визглявым голосом кричит она. — Принцессы! Царицы! Рыцари! Вы где находитесь?.. Да я…
Она фурией вылетает из зала, за ней семенит несчастная Анна Ивановна. Из учительской скоро начинают доноситься резкие голоса, выкрики, испуганный лепет. Мы сконфуженно разбредаемся по домам.
Спектакль не состоялся, но 1-го Мая после парада на площади нам дают по полкарамельки, а затем катают по городу на грузовиках. Весело и немного страшно. Нужно крепко держаться за того, кто стоит впереди — на ухабах так подкидывает, что недолго и вывалиться.
— К началу следующего учебного года я сильно повзрослею. Через несколько месяцев мне исполнится тринадцать лет. Я больше не пристаю к маме с вопросами. То, что не узнаешь у подруг, можно выпытать у Таниного мужа Николая Николаевича. Он разговаривает со мной как с большой и иногда, поделившись своими мыслями, просит меня молчать и его не выдавать — никому другому он об этом не говорил. Это мне льстит.
Я хорошо учусь. Пишу для журнала, который издает наш класс, повесть о девочке, живущей на берегу моря. Моря я, правда, никогда не видела, но мне кажется, что представляю я его себе хорошо. Анна Ивановна больше не преподает у нас. Ариадна Андреевна на ошибки в диктантах внимания не обращает, но зато очень поощряет наши литературные занятия и хвалит мою повесть, в которой девочка под конец оказывается умнее всех старых рыбаков. Тоня Маркина пишет поэму о восстании 1905 года. Ее будут читать на новогоднем утреннике.
В 1923 году Пасха совпадает с первым Мая. Тетя Наташа достала где-то белой муки и творога, накрасила шелковыми тряпочками яиц и позвала нас. Мы идем с мамой по празднично убранному городу. Флаги. На стенах нарядные плакаты. На некоторых стихи:
Я со смехом читаю их, поднимаю глаза на маму и замолкаю.
— Тебе не нравится? — спрашиваю я.
— Нет, — сухо говорит мама и вдруг я замечаю, как сильно изменилась она за это время — не постарела, а устала — ужасно у нее усталый вид и невеселый. — Это плохие стихи, а зачем расклеивать по городу плохие стихи я просто не понимаю.
Летом меня берут на дачу дядя Юра с женой. Дачу они снимают в деревне Мельникове — это совсем близко от Иркутска. Нужно перейти через Ангару по понтонному мосту, подняться на гору. У ее подножья с противоположной стороны ютится небольшая деревушка, окруженная густым лесом. Тут же вьется речка с прозрачной холодной водой, с пологими песчаными берегами.
Дядя Юра — народный судья. Он каждый день рано-рано утром отправляется через гору на работу в Иркутск, а я помогаю его жене тете Соне по хозяйству, собираю грибы, которые в изобилье растут по опушке леса и даже ловлю рыбу в речке. Но больше всего я люблю, когда в гости приезжает дедушка. Его недавно опять арестовали (уже третий раз), но скоро выпустили. Мы с ним уходим на длинные прогулки в лес, в поле, по берегу речки. Дедушка знает невероятное количество стихов и декламирует их мне — по-французски, по-немецки, по-латыни, по-гречески. И ничего мне не надо, только идти по лесной тропинке, отодвигая пушистые зеленые ветви и слушать-слушать низкий и мягкий голос дедушки, ровно выговаривающий непонятные мелодичные слова.
Возвращаясь с прогулки, мы сворачиваем на небольшую пригретую солнцем полянку — отдохнуть. Дедушка расстилает клетчатый платок на низеньком, кряжистом пне и усаживается на нем. Я сажусь рядом на замшелом стволе поваленной лиственницы.
«И смолой, и земляникой пахнет старый бор…» — это мой скромный вклад в неиссякаемый поток стихов, который я слышу на прогулках.
— Любишь Алексея Толстого? — спрашивает дедушка.
— Очень! — отвечаю я.
— Я тоже.
Мы молчим.
— Дедушка, скажи мне, — спрашиваю я. — Неужели ты прочел все книги, которые стояли у тебя в кабинете? Которые теперь отобрали?
— Хорошие — да! Плохие — или же те, что казались мне плохими — я, признаюсь, быстро откладывал, хотя это безусловно неправильно — даже в плохой книге может встретиться интересная мысль или неожиданный, взгляд на вещи… И вообще, чтобы судить о книге, надо все-таки прочитать ее до конца. Цо… меня и так часто упрекали — и вполне обоснованно, заметь, — в том, что занятый своими коллекциями и книгами, я уделяю слишком мало времени делам семейным… что поделаешь, наверное, предчувствовал, что оказавшись не у дел, я и книг лишусь и коллекций. Зато теперь могу воспитывать внуков — тебя в первую очередь — и играть по вечерам в винт.
Мне хочется взять дедушку за руку и погладить, только я не смею. Но дедушка сам дотрагивается до моей руки.