Домой с черного хода

— Чего стоишь? — недружелюбно сказал мне пожилой шофер, — Ждать не буду.

Сейчас, когда я вспоминаю переезд от Михайловки до Со-лоновки, мйе представляется, что он весь состоит из каких-то странных сцен, разговоров, поступков, имевших ко мне весьма отдаленное отношение, которые я, однако, пристально наблюдала со стороны.

Два моих сундука, чемоданы и несколько предметов мебели лихо закинули на грузовик ражие мужики, присланные за загадочной «реалью», оказавшейся вздыхавшим по ночам роялем — закинули после того как я предложила им сто рублей, невзирая на протесты Иохвидова и Андрея, усматривавших в моих действиях правонарушение и предлагавших погрузить все самим. Высокий мужик спокойно взял деньги и сказал:

— Колька тоже Солоновский. С вами поедет и разгрузиться поможет. Десятку ему дадите. И шоферу тоже десятку. Довезут, не сомневайтесь.

И мы понеслись по ужасной ухабистой дороге. «Цирк! Цирк приехал!» кричали ребятишки в деревнях, которые мы проезжали, а мы, с покрытыми толстым слоем пыли лицами, на которых выступали лишь глаза и губы, испуганно взлетающие вверх на пружинящей тахте, хватающиеся друг за друга, наверное, и правда были похожи на кочующий цирк. В районный центр Волчиху приехали уже в темноте. Крики, ругань, клубок дерущихся тел, который выкатился на нас из дверей чайной. Человек, из плеча которого хлестала кровь и который сначала, ища поддержки, схватился за Татулю, а затем, испачкав ее кровью, рухнул на землю. Свистки, женский визг. Мама с потвердевшим лицом и с сощуренными глазами отошла в сторонку, держа за руки испуганных девочек в красных пальтишках… Потом мы оказались в чайной. Словоохотливая старушка уборщица сводила нас во двор к колодцу умыться и сообщила, что это гуляют московские комсомольцы. «Слава-те, Господи, скоро до последней копейки пропьются, тогда, хочешь-не хочешь, за ум придется браться. А вы в Солоновку, значит? Там хорошо — озеро есть, грибов много, ну и потише будет, не то что у нас. Здесь как-никак центр. Районный». Пить горячий чай было наслаждением. Пугало то, что наш мрачный шофер пил не чай, а водку. Дядя Коля — сопровождающий — даже пытался его урезонить: «Ты б полегче, Кешка — ребятишек ведь везешь». Помнишь, как в тот раз навернулись?

За Волчихой с одной стороны к дороге подступил лес, высокий, густой, очень темный. В чаще мелькали огоньки. Наверное, это были светлячки, — по крайней мере так я говорила детям, — а казалось, что это волчьи глаза. Грузовик переваливался с боку на бок, светила лишь одна фара, сбившиеся в кучу вещи испуганно шарахались от одного борта к другому. Дядя Коля пугал каким-то мостиком через овраг: «Если минуем, почитай — живы останемся…» Мостик миновали. С одного бока его перильца были сбиты, сам мостик шатался, в какой-то момент затрещала под колесом ломающаяся доска, но шофер, вдруг ставший напряженным, осторожным, искусным и трезвым тихонько вывел грузовик на противоположный склон. «Другой нипочем не проехал бы» — удовлетворенно сказал он. Оказавшись на более ровной дороге, шофер поддал газу, и мы снова понеслись, сломя голову. Остальные машины быстро отставали и затерялись в темноте. — «Им в объезд придется».

— А не свалятся? — раздумчиво заметил дядя Коля.

— Не-е? Григорий знает, он с ходу не будет брать, а Генка за ним идет.

Дай-то Бог. А мы едем дальше, все также ныряя и переваливаясь. Дети спят, положив головы мне на колени. Татуля пристроилась сзади рядом с бабушкой. Бледный луч единственной фары выхватывает из темноты какие-то серебристо-серые пятна. «Солончаки, — успокоительно сообщает дядя Коля. — Теперь уж скоро, минут сорок, не больше осталось».

Я, наверное, тоже задремала под конец. Проснулась от того, что машину сильно тряхнуло — проснулась и глазам не поверила. Вырвавшись из-за туч луна спокойным голубым светом заливала широко раскинувшееся озеро, серебристая рябь бежала по поверхности и, накатившись на пологий берег, рассыпалась голубоватыми искрами. Озеро огибала дорога, а по ту сторону, которая была дальше от озера, тянулись то отступая в глубину дворов, то придвинувшись к самой обочине, погруженные во мрак домики.

— Куда везти-то? — спросил хриплым усталым голосом шофер.

— Сашка наказывал к Морьке-пожарной, на площади. Туда ехай, — ответил дядя Коля.

СОЛОНОВКА

Господи, неужели конец пути? Мы въехали во двор. Я с трудом спрыгнула на землю. Дядя Коля и шофер помогли спуститься из кабины маме и стали выгружать вещи. Небольшой домик. Две молчаливые женские фигуры на крыльце. Я поздоровалась. Одна ответила, другая промолчала.

— Сундуки да узлы мы все в комнату затащим, а остальное сюда, под навес, — приговаривал дядя Коля. — Завтра утречком наведаюсь, если чего не хватит, разыщем. Да вы не бойтесь, здесь ведь деревня, не город. Все цело будет. Отдыхайте теперь.

Он протянул мне жесткую, словно чугунную руку. Шофер тоже.

В маленькой комнате угол занимали беспорядочно сваленные вещи. На столе горела красная керосиновая лампа.