Домой с черного хода

Вскоре у дверей вагона появились еще три якобы отставших от поезда старушек с просьбой «подвезти их». И весь тот день от станции к станции у нас в теплушке не переводились транзитные пассажирки, оставлявшие за проезд на столике кто два яйца, кто несколько лепешек или картофелин, а то и комочек масла и краюшку домашнего хлеба с вкусной подпеченной корочкой. Все попытки отклонить эти дары успеха не имели. Старушки пугались, что-то бормотали, кланялись и отталкивали руки, приговаривая «детишкам гостинчик». Ну что ж, гостинчик так гостинчик! В тот вечер мы хорошо накормили детей, честно разделив всю полученную снедь. На срочно созванном совещании было принято решение старушек-мешочниц и впредь «подвозить» — причем чем больше,

тем лучше. Запротестовал, правда, отец Андрея, в прошлом занимавший крупный пост на Китайско-Восточной железной дороге. В его представлении это было вопиющее нарушение Закона. Недопустимое? Но большинством голосов решение все же было принято.

Старушки держались очень скромно. Запомнились лишь две. Одна — крупная, толстая в шерстяных белых чулках в калошах, в какой-то невообразимой упряжке, так что спереди и сзади у нее висело огромное множество мешочков, баночек с огурцами, бутылей, свертков, склянок. В руках она держала объемистую кастрюлю. Забравшись с большим трудом и с помощью мужчин в вагон, она тяжело перевела дух и освободившись от своей поклажи, плюхнулась на предложенный стул. Отдышавшись, однако, оказалась гораздо разговорчивей своих предшественниц.

— Что, бабка, на свадьбу едешь? — спросил ее Люсин отец, Алексей Данилович, похвалявшийся своим умением разговаривать с «народом». С некоторых пор он даже букву «г» стал выговаривать как «гх».

— На свадьбу, батюшка, на свадьбу, — охотно подтвердила она. — Племяшка замуж идет. Томка. Бе-едовая девка. С тремя гуляла, всех протурила. А этого как увидела, сказала: мой будет. И, верно, ее. Шофер в Мэтеэсе. Деньги гребеть… Дом будут ставить. Вот везу гостинчики разные.

— А в кастрюле у тебя что?

— В кастрюле кутья.

— Да ты что, бабка? Кутью на похоронах едят, а не на свадьбе. Обмишурилась ты чего-то?

— Не обмишунилась я, батюшка. На всякий случай везу. Где свадьба, там гульба, где гульба там драка. А драка, сам знаешь… Если мужики три дня без передыху жрут — чего может быть? Все обиды вспомнятся. И насчет того, кто с какой бабой на сеновал ходил, и деньги в дележку утаенные, да мало еще чего. Тут и до греха недолго. А кутью-то надо делать в покое, да с молитвой. Вот загодя и готовлю. Не понадобится, перекрещусь, скажу слава те, Господи, и обратно увезу, ребят угощу — она ведь сладкая с узюмом. А случится грех… что ж, у меня все готово.

На одной из станций ее встретила веселая ватага — рыжая деваха и несколько подвыпивших молодцов. Они шумно благодарили нас, приглашали на свадьбу, обещали на следующий день «домчать» на грузовике, догнать эшелон. На прощанье старуха сунула мне прямо в руки узелок с картофельными шаньгами и кусок пирога с черемуховой мукой. Сибирские лакомства — как давно я их не ела, с самой революции.

Вторая из запомнившихся старушек была злая и подозрительная. Она смотрела исподлобья, а время от времени, резко повернувшись всем корпусом, впивалась в кого-нибудь настороженным, неприязненным взглядом, словно хотела застигнуть за чем-то, поймать на месте преступления. А затем опускала глаз и сидела, пожевывая губами, будто сортируя и раскладывая по полочкам собранные сведения.

Я читала детям вслух стихи Алексея Толстого и, когда они в какой-то момент, дружно рассмеялись, она вдруг не стерпела:

— Откуда это вы такие развеселые едете?

— Издалека, бабушка, — охотно отозвался Алексей Данилович, — от самого Желтого моря.

— Это чтой то за Желтое море. Не слыхала.

— А про Китай слыхала?

— Про Китай неужели не слыхала, — она обиженно поджала губы, — Сорок лет детей в школе учу. Неужто оттудова?

— Оттуда, бабушка, оттуда.

— Господи прости. А они у вас, выходит, все, — она обвела рукой женское население вагона, — китайки будут? Желтомордые?

— Почему китаянки? По лицу разве не видно? Побелее вашего.

— Тогда, значит, шпионы. — Она посуровела, поджала губы.

— Бабушка, да побойтесь Бога, какие мы шпионы, — оскорбился Алексей Данилович. — Едем целину поднимать. Кто бы стал шпионов вагонами засылать. Да еще с детьми и со стариками.

— Уж не знаю кто — врагу все доступно, — сухо ответила она и больше не проронила ни звука. Слов благодарности или прощания мы от нее так и не дождались. Только тяжелый неприязненный взгляд напоследок.