Домой с черного хода

— Вы не переживайте так, Вера Константиновна, — сказала, наконец, Грета. — Конечно, без привычки трудно, Мыто пообвыкли. Да и они не вовсе брошенные. Им Дуська из сельпо перловку и гречку даром возит, соль там, сахар иногда, спички, муку к праздникам. Рыбу вот ловят, продают… или меняют. И бабы какие ни есть. Свои-то брать не захотели…

— Как не захотели?

— Как? Как?.. Отказались и все. Их тоже понять можно. Как такую обузу на шею возьмешь. Да они долго и не проживут, Илья говорит, навряд ли кто больше двух лет протянет, Илья их тоже сильно жалеет,

— Грета, а много их, таких?

— Здесь поначалу человек шестьдесят было, ну, а сейчас — сами видели. Конечно, и другие интернаты есть. Возле Мар-кидоновки, к примеру. Еще где-то. Да вы бросьте об этом думать. Помочь — не поможете, а себя сгложете. Куда тогда ваши дети денутся? В детдом, что ли?

Уйдя ночью в сени я первый раз в Советском Союзе долго плакала, на опыте познавая, что такое горючие слезы, как жгут они воспаленные щеки. Успокоилась я только тогда, когда они окончательно вылились, когда иссякли даже колючие малодушные слезинки, когда немного разжалось горло и вернулась способность думать. Выходит, что, несмотря на то, что я не была лишена скептицизма, несмотря на все читанное и услышанное, я все-таки находилась под трудно объяснимым впечатлением от радужных статей и фотографий, или смотрела на эти фотографии так будто меня это не касается? Со мной и с близкими сердцу моему ничего очень уж плохого случиться не может? Так казалось мне? И вдруг стало очевидно, что может. Еще как может, раз уж такое могло… А ведь я кое-что читала, и даже немало. И невозвращенца Беседов-ского, и Кравченко, и иностранных авторов; читала «Россию во мгле», и «Из мрака ночи», и многое другое. Ведь в этих книгах, в разных статьях говорилась обо всем этом страшном и безобразном. Так почему же мы с мужем — да и не только мы — не хотели верить? Наверное, потому что слишком уж неправдоподобно все это звучало. И бессмысленно. Разве поверила бы я на слово, если бы мне рассказали о том, что увидела сегодня своими глазами? Нет, нет и нет! Чтобы инвалиды, защищавшие и защитившие свою страну, могли быть брошены умирать. И так равнодушно брошены. Не хотела верить, хотела жить в стране своих предков, хотела говорить на своем чудном языке?.. Что ж, поделом мне! Ладно, мне поделом, а детям? А маме? Которой все это выпало по второму разу? Что же делать? Что делать? Ну, хватит! Прежде всего, нельзя распускаться. Отвечаю за всех и за все я. Значит… Я вымыла лицо ледяной водой из ведра, и зубы вдруг застучали от пронизавшего меня холода. Тихонько прокралась в комнату и увидела в мутно-сером предрассветном освещении мамины грустные глаза. Молча поцеловала ее и улеглась на свою походную кровать. Утро вечера мудренее.

А еще через несколько дней в деревне начался праздник. Уборочная кампания! Радиоточки в кабинете директора и в моем закутке, над крыльцом, на столбе извергали потоки бравурных оглушительных звуков. «Хороша страна моя родная… — надрывались они в унисон. А по шоссе неслись грузовики, с верхом груженые спелым зерном. За рулем солдат, рядом визжащая девица.

На ухабах и рытвинах машины подскакивали, и на миг у них вырастали золотистые крылья из разлетающейся в обе стороны пшеницы. Уже через два дня этой пшеницей было устлано все шоссе. Объевшиеся гуси, с трудом волоча тяжелые животы, жадно клевали его и, случалось, попадали под колеса. Тогда, притормозив машину, солдат выскакивал и лихо закидывал добычу в кузов, запрыгивал сам, снова с хохотом обнимал свою сопровождающую, и они неслись дальше, посыпая землю драгоценным зерном. А на обочинах суетливые старушки и согбенные старички быстро-быстро сметали его на совки метелками из сухой травы и, опасливо поглядывая по сторонам, ссыпали в ведерки и котелки. Но никто и не думал останавливать их. Зерно лилось широким потоком. Наконец-то на землю пришло Изобилье! Время от времени песни умолкали, и диктор ликующим голосом сообщал, что за такой-то день в таком-то районе убрано столько-то гектаров. В закрома Родины засыпано еще столько-то центнеров! Ура!!! Невиданный, неслыханный урожай, решающий сразу все наши проблемы. Нигде в мире… Никогда прежде… Ура! Ура!.. Да здравствует!.. «Хороша страна моя родная… «

К цифрам, которые восторженно выкрикивал диктор, я имела прямое и не совсем честное отношение,

В начале уборочной кампании я каждое утро начинала с тщательных попыток дозвониться в наши колхозы. Увы, это оказалось чрезвычайно трудно. Не работала телефонная связь, если удавалось соединиться, никто не брал трубку. Если же трубку в конце концов брали, начинался бессмысленный разговор.

— Г-господи! Да кто их считать будет центнера эти, — искренне удивлялась Настасья Ивановна — старушка из бухгалтерии ближнего колхоза. — И спрашивать никого не буду. Мужики сейчас, знаешь, какие горячие. Не видишь что ли, сколько везут. Скажи много, очень много. Господа благодарить надо, а не центнеры считать. Так и скажи им там…