Домой с черного хода

«Поплачем, девушки!» перебил мои мысли повелительный Ольгин голос, и тотчас утихла кухонная суета, и разноголосый плач, стенания и всхлипывания слились в удручающую гармонию. Но, стоило этому хору зазвучать излишне надрывно, Ольга также властно оборвала своих помощниц: «Будет, девушки». И тут же мгновенная вспышка памяти перенесла меня на заставленное китайскими войсками спортивное поле «МиньЮань» в Тяньцзине. Генералитет и городское начальство сгруппировались на трибуне, сбоку испуганно толпились советские граждане. Громадный портрет Сталина в окружении белых цветов, траурные флаги, речи, печальная музыка. И вдруг короткая, гортанная команда: «Ку!» (Плачьте!), и вопль отчаяния, вырвавшийся из тысяч глоток, такой же мучительно надсадный и фальшивый, как плач на кухне, остановленный минуты две спустя командой «Ванла!» (Хватит!). Мне вдруг неудержимо захотелось смеяться. Неужели, если бы я находилась сейчас среди них в кухне, мне тоже пришлось бы имитировать горестный плач? Скорей всего, да.

Ночью к нам в комнату прокралась одна из монашенок. — Разрешите, я здесь в уголочке у двери прилягу? — робко попросила она. — Больно устала. А завтра мне еще читать и читать.

Мы с Татулей поставили походную кровать, дали ей подушку, от которой она наотрез отказалась, простодушно пояснив:

— Вошки у меня от заботок завелись. Еще в наволоке попрячутся, а потом к вам переползут. Нет, нет, не надо.

Похороны на следующий день. Суета. Скомканная заупокойная служба, во время которой Ольга с мужем и еще несколько человек демонстративно стояли на крыльце. «Со святыми упокой» — на мой взгляд, одно из самых замечательных церковных песнопений, исполненное нестройным старушечьим хором. Прощание с покойницей. Ритуальные рыдания Ольги, растерянные слезы сына Володьки, которого сопровождал все тот же молчаливый солдат, толчея, вынос… И сразу же начались лихорадочные приготовления к поминкам. От соседей понесли столы, лавки, посуду. На кухне резали и раскладывали по тарелкам пирожки, холодец, вареных кур, соленые огурцы. Посередине стола возвышалась кутья, утыканная лиловыми леденцами.

Первыми за стол пригласили вернувшихся с кладбища. Прочел молитву священник, негромко пропели «Вечную память» старушки, степенно застучали вилки. Ольгин муж скучным голосом сообщил присутствующим о многочисленных достоинствах Агафьи Трифоновны, как человека и тещй, вздохнув прибавил, что религиозные заблуждения ее простительны, что память о ней будет вечно жить в сердцах всех знавших ее и предложил выпить. Второй оратор доложил об Агафье Трифоновне как о соседке, также скучно и фальшиво перечислил ее достоинства и подтвердил, что память о ней в сердцах собравшихся будет жить вечно.

— Добрый человек была Агафья Трифоновна, царствие ей небесное, — дрожащим голосом сказала худенькая молодая женщина с мокрыми глазами. — Если могла помочь — никогда не отказывала. — И она заплакала.

— Мама родная, прости! Молись за меня! — пьяным голосом завопил Володька, но Ольга строго шикнула на него и он умолк.

Еще несколько женщин помянули Агафью Трифоновну добрым словом, но тут Ольга, поблагодарив всех почтивших память «матери моей Агафьи Трифоновны», вежливо попросила их очистить место. В кухне уже толпилась вторая очередь поминальщиков.

В эту партию, по настоятельному приглашению Ольги, были включены и мы с мамой. Стол успели убрать, тарелки и стаканы вымыть. Принесли свежие блюда со всевозможной едой, водку, наливки, кувшины с брагой, бутылки с коричневатой жидкостью, гордо именовавшейся «портвейн». Вместо кутьи посередине стола стояла теперь большая граненая рюмка, до краев налитая водкой. Поверх нее лежал кусочек черного хлеба.