Домовая любовь

Четыре дня назад Марина принесла ей голову Давида и заявила, что он теперь живёт тут. Этим вечером, завтрашним вечером, днём по выходным Лиля будет рисовать эту голову. Анфас, профиль и три четверти. Лиля вставала ночью и гладила Давида по кудрям. Каменные кудри сминались, перебирались, волновались, Лиля говорила им что-то вроде «тихо-тихо», и они возвращались обратно. Марина часто теперь бывала у Лили, бродила вокруг, раскачивала косой, как цепью, или лежала, разложив её по кровати: рассказывала, подсказывала, показывала, пока Лиля рисовала. Раньше Марина что-то работала, куда-то ходила, отказывала Лиле из-за своих встреч. А теперь казалось, что Марина ничем другим, кроме Лили, не занимается. Та решила, что лучше не лезть. Так всё двигалось – февраль, март, апрель, май, июнь… В июне они напились вина на лоджии у Лили, та впервые принесла Марине свой блокнотик с добавленной домам красотой. Марина посмотрела, сильно смяла лоб и сказала, что все эти Лилины фиговинки прекрасные, но совершенно нефункциональные, что ей будет тяжело с таким воображением в архитектуре, потому что архитектура – мудачка. Марина сказала, что переживает, потому что видит, как Лиля старается, но всё это неправильно, что у неё поступила до Лили только одна девочка и то потому, что параллельно занималась с опытной педагогиней из вуза. Должен быть отдельный репетитор по рисунку и отдельный по черчению, а это всё утопия-утопия-утопия. Лиля, булькая вином, ответила, что переживать не надо, что она точно поступит на бесплатный вечерний и что вообще-то она умеет строить дома руками, двигать стены, перекрытия, укладывать плиты (наверное), ей только осталось, ну, вот это – ритм-темп. Марина погоготала. Лиля обещала показать, резко встала и разлила остатки вина на блокнот. Марина, всё смеясь, стряхивала вино со страниц и заметила рисунок Крановщицы и Строителя, спросила, кто это. Лиля ответила, что это её друзья. Марина сказала, что она играла в Барби.

Лиля подала документы одной из первых. Она заняла ещё короткую очередь в 7:30 утра. Дальше за ней выстроился долгий хвост из только послешкольных детей. Потом она поехала на работу. Заявление на неоплачиваемый отпуск, который, как она решила, должен быть начаться за три дня до экзаменов, Лиля написала ещё две недели назад. Когда она спускалась в метро на Китай-городе, ей позвонила женщина, которая плакала и кричала в трубку. Лиля не сразу поняла, кто это. Послушала, задала вопросы, подумала. Серость стала скапливаться и сгущаться. Что я тут делаю, что я тут делаю? Лиля ехала по оранжевой ветке, но не до «ВДНХ», а в другую сторону. Вышла на конечной, там взяла такси. Когда она выбралась из машины и подошла к объекту, испытала ужас ностальгии. Перед ней стояли молодые руины недостроя. Один дом был готов на этаж, у другого закончили только цокольный. Вокруг в грязи геометрическими фигурами располагались бетонные плиты, вагончики и синие пластиковые туалеты. В стороне гулял лес, пруд зеркалил небо, благополучно жил соседний ЖК, серела крыша гипермаркета. По дороге не смогла дозвониться Марине, та ещё с утра ей не ответила на сообщение про сдачу документов, наверное, снова спала. В офисе Лиля пожмякала доверенный ей старый тормозящий компьютер, поискала информацию в интернете. Митинги у офиса девелоперов, заявления в прокуратуру, суды, встречи с журналистами. Без толку. Лиля покопалась в ящике стола, вытащила отражающую электрический свет брошюру с планами двух вытянутых, шестнадцатиэтажных домов желтого и салатового. По зелёной территории – разноображенной МАФами, гуляли семьи с детьми. Частицы серости, сбиваясь вместе, образовывали плиту.

Лиля обошла лабиринтом женщину-библиотекаря и остальных коллег, кто был в офисе, и впервые в жизни без официального приглашения подошла к столу начальника. Мы должны что-то сделать. Давайте поддержим их в суде. Женщина-библиотекарь поднялась с места. Начальник отвлёкся от компьютера, чуть понял и заговорил с ней, как привык говорить с молодыми женщинами – то есть как с детьми, только погремушки в руках не хватало, – что ничего сделать невозможно, что проблема не их, риелторы только гарантируют безопасность самой сделки, и всё. Лиля увидела, что лицо у начальника тоже серое, оглянулась – и у всех в офисе. От бетона, от бумаг, от заплаты, от неба. Так нельзя. Это их единственные деньги, больше таких у них не будет в жизни. 284 семьи, и среди них двое её взрослых, их двухмесячная дочь и четырёхлетний сын – остались без денег и без дома. И это навсегда. Лиля кричала: люди им доверились, платили деньги. Коллеги-мальчики перестали говорить по телефонам. Начальник признался, что да, это неприятно и он всё понимает, но ничего тут не поделать. Женщина-библиотекарь приблизилась и попыталась увести Лилю. Та выдернула руку, пробралась в свой угол и столкнула монитор со своего стола.